Маленькая повесть о двоих - [33]
Куда деться: зачастили в Москву поздней осенью слякоть, мокрота без существенной разницы между дождем и снегом, воздухом и лужами, днем и ночью. Народ раздражается до свирепости. Тут тебя и толкнут, и обругают лишний раз ни за что ни про что, только подвернись.
Названцев неспешно прогуливался по бульвару. Оправдывая затянувшийся больничный, покашливал и кутался. В первый же день, как заявился из Прибалтики, оброс болезнями и их последствиями, а поправлялся медленно. Эдакая всеобщая инфлюэнца.
Болея, Названцев старался выходить из дома при первой же возможности. Должно быть, лежать среди бела дня противоестественно для человеческой природы. Утомляет. И по впечатлениям великий голод. Телевизор не замена, как ни крути переключатель программ. Проваляешься недели две, и мир уже будто не тот. Говорят о другом, проблемы обновились и в увлечениях перемены. Крутится Земля, а с нею и жизнь каждый раз на новом витке. Заново привыкай, коль выбился.
Бульвар отсырел. На скамейке не посидишь. И не разгуляешься — грязь, лужи. Не вполне кстати навстречу вывернулся полузабытый, полузнакомый. Цветущий сотрудник АПН с четко отпечатанными на лице вопросами (как дела? как здоровье? настроение бодрое?) Сотрудник бурно и скоротечно обрадовался встрече. Он заговорил периодами строк в тридцать каждый. Ответы из да и нет охладили его. Вежливо разошлись. Полуприятель с мимолетным, слабовыраженным недоумением. Названцев с оскоминой от его пожеланий и наставлений на будущее.
От будущего Названцев ждал для начала новых друзей. Он искал с ними встреч каждую минуту и в любом месте. И дело было не в нужде перемены, которой, случается, как болезнью страдают добропорядочные граждане, чтобы разыграть самому себе комедию обновления жизни. Ему необходимы были не новые лица, а другие разговоры, другие причины для радости и огорчений. Может быть, при том же самом маршруте и расписании жизни. Ему очень хотелось не других людей, а новых отношений, непохожих на без конца повторяемую пластинку. Только кто же это захочет вот таким-то образом, с крутым поворотом участвовать в наших потрясениях и переменах? Стало быть, изволь искать. Дружбе, как и любви, закон не писан.
Не занимая себя тем, насколько разочаровал встреченного недруга (далеко не друга), Названцев размышлял. Ах боже мой, до чего мы, люди, бестолковы бываем! И до чего — дети! Ведь во всяком хорошем чувстве и отношении, в любви-то в особенности, самое главное — полное, без оговорок доверие. Абсолютно доверять своему и ответному чувству. Без назойливых вопросов, любит ли! И причину катастроф, столкновений, недоразумений или молчания искать не в степени чувства, не в падении барометра любви, а прежде всего в ином, в обязательном внешнем, что может навалиться, давить, а то и калечить душу человека.
И чего бы проще сразу быть с этим пониманием, а то заплати страданиями, стрессами, пируэтами глупости, даже — вот, пожалуйста,◦— пролей кровь, пока все уразумеешь ясно, отчетливо и прочно.
Нет-нет, без доверия и не говори, не позволяй себе даже думать, что любишь.
Моросил седой дождь: мелкие капли вперемешку с мелкими сырыми снежинками. По задубелому от копоти я грязи снегу текло. Вздумало ему на прошлой неделе выпасть! По снежной каше на тротуарах шлепали покорно и напролом, никто не искал брод. Дело привычное!
Зато дышалось все же легче, чем в иные сухие и безветренные дни, когда от выхлопов машин не продохнешь. У всего, значит, свой прок. Возможно, и утешение.
Названцев замедленным, ленивым шагом брел по бульвару.
А где-то в Прибалтике, на старинных улочках, стучат каблучками принцессы…
Разговор с портретом Офелии
А затем они встали и пошли. Оба молчали. Изгарев не смахивал со лба морщин. У Витьки — с лица не сходила тихая торжественность и просветленность. В дальнем конце кладбища угасала музыка, самые последние, самые похоронные фразы медных плакальщиц — труб. Давно сеялся дождь, а было светло и ярко. Наверное, от осенних пылающих деревьев, в жарких ветвях рассыпалась музыка, в листьях вяз слабый ветер. А памятники не проглядывались далеко. Позже, недели через две, все будет иначе: пусто, гулко и проницаемо.
Как год назад, в тот день…
…Наконец он добрался до дома, прошел в гостиную и, не снимая вымокшего плаща и не вытирая с лица капли, долго стоял посреди комнаты. Неподвижно. Против окна он показался бы статуей, чем глубже сумерки, тем чернее и мрачнее. Он не позволил бы никому на свете прикоснуться к себе. И верно, что совершенно нельзя заглядывать в душу человека, только что похоронившего. Ах да больно же! И там — ни мысли, ни чувства. Головокружительная пустота.
На стене перед Изгаревым висел портрет. Большая фотография. Круглая женская головка, меж приоткрытых шторок теплых волос — милые глаза, милый носик и милый нежный рот. Маленькая актриса Изгарева! Она собиралась рассмеяться, чуть раскрылись губы, и на щеках намеревались показаться смешинки-ямочки — щелк! Вечное движение радости.
Через несколько часов он включил телефон, позвонил, что заберет сына.
Шестилетнему Витьке третий день рассказывали, что маму повезли в очень далекую больницу, что пробудет она там очень-очень долго, а папа поехал ее сопровождать. Говорили неплохие актеры, ее друзья и лгали с большим вдохновением, лучше, чем зачастую играли на сцене, но Изгарева Витька встретил с подозрением.
Его арестовали, судили и за участие в военной организации большевиков приговорили к восьми годам каторжных работ в Сибири. На юге России у него осталась любимая и любящая жена. В Нерчинске другая женщина заняла ее место… Рассказ впервые был опубликован в № 3 журнала «Сибирские огни» за 1922 г.
Маленький человечек Абрам Дроль продает мышеловки, яды для крыс и насекомых. И в жару и в холод он стоит возле перил каменной лестницы, по которой люди спешат по своим делам, и выкрикивает скрипучим, простуженным голосом одну и ту же фразу… Один из ранних рассказов Владимира Владко. Напечатан в газете "Харьковский пролетарий" в 1926 году.
Прозаика Вадима Чернова хорошо знают на Ставрополье, где вышло уже несколько его книг. В новый его сборник включены две повести, в которых автор правдиво рассказал о моряках-краболовах.
Известный роман выдающегося советского писателя Героя Социалистического Труда Леонида Максимовича Леонова «Скутаревский» проникнут драматизмом классовых столкновений, происходивших в нашей стране в конце 20-х — начале 30-х годов. Основа сюжета — идейное размежевание в среде старых ученых. Главный герой романа — профессор Скутаревский, энтузиаст науки, — ценой нелегких испытаний и личных потерь с честью выходит из сложного социально-психологического конфликта.
Герой повести Алмаз Шагидуллин приезжает из деревни на гигантскую стройку Каваз. О верности делу, которому отдают все силы Шагидуллин и его товарищи, о вхождении молодого человека в самостоятельную жизнь — вот о чем повествует в своем новом произведении красноярский поэт и прозаик Роман Солнцев.
Владимир Поляков — известный автор сатирических комедий, комедийных фильмов и пьес для театров, автор многих спектаклей Театра миниатюр под руководством Аркадия Райкина. Им написано множество юмористических и сатирических рассказов и фельетонов, вышедших в его книгах «День открытых сердец», «Я иду на свидание», «Семь этажей без лифта» и др. Для его рассказов характерно сочетание юмора, сатиры и лирики.Новая книга «Моя сто девяностая школа» не совсем обычна для Полякова: в ней лирико-юмористические рассказы переплетаются с воспоминаниями детства, героями рассказов являются его товарищи по школьной скамье, а местом действия — сто девяностая школа, ныне сорок седьмая школа Ленинграда.Книга изобилует веселыми ситуациями, достоверными приметами быстротекущего, изменчивого времени.
Александр Никитич Плетнев родился в 1933 году в сибирской деревне Трудовая Новосибирской области тринадцатым в семье. До призыва в армию был рабочим совхоза в деревне Межозерье. После демобилизации остался в Приморье и двадцать лет проработал на шахте «Дальневосточная» в городе Артеме. Там же окончил вечернюю школу.Произведения А. Плетнева начали печататься в 1968 году. В 1973 году во Владивостоке вышла его первая книга — «Чтоб жил и помнил». По рекомендации В. Астафьева, Е. Носова и В. Распутина его приняли в Союз писателей СССР, а в 1975 году направили учиться на Высшие литературные курсы при Литературном институте имени А. М. Горького, которые он успешно окончил.
Виктор Григорьевич Зиновьев родился в 1954 году. После окончания уральского государственного университета работал в районной газете Магаданской области, в настоящее время — корреспондент Магаданского областного радио. Автор двух книг — «Теплый ветер с сопок» (Магаданское книжное издательство, 1983 г.) и «Коляй — колымская душа» («Современник», 1986 г.). Участник VIII Всесоюзного совещания молодых писателей.Герои Виктора Зиновьева — рабочие люди, преобразующие суровый Колымский край, каждый со своей судьбой.
Владимир Вещунов родился в 1945 году. Окончил на Урале художественное училище и педагогический институт.Работал маляром, художником-оформителем, учителем. Живет и трудится во Владивостоке. Печатается с 1980 года, произведения публиковались в литературно-художественных сборниках.Кто не помнит, тот не живет — эта истина определяет содержание прозы Владимира Вещунова. Он достоверен в изображении сурового и вместе с тем доброго послевоенного детства, в раскрытии острых нравственных проблем семьи, сыновнего долга, ответственности человека перед будущим.«Дикий селезень» — первая книга автора.
Евгений Валериянович Гропянов родился в 1942 году на Рязанщине. С 1951 года живет на Камчатке. Работал на судоремонтном заводе, в 1966 году закончил Камчатский педагогический институт. С 1968 года — редактор, а затем заведующий Камчатским отделением Дальневосточного книжного издательства.Публиковаться начал с 1963 года в газетах «Камчатская правда», «Камчатский комсомолец». В 1973 году вышла первая книга «Атаман», повесть и рассказы о русских первопроходцах. С тех пор историческая тема стала основной в его творчестве: «За переливы» (1978) и настоящее издание.Евгений Гропянов участник VI Всесоюзного семинара молодых литераторов в Москве, член Союза писателей СССР.