Маленькая хозяйка Большого дома - [21]

На перекатах и мелях гребли, –

К веслу прикипали ладони.

Мы днища смолили, костры разведя,

В огне обжигали мы кили,

На мачтах вздымали простреленный флаг

И снова в поход уходили.

Как в белые гребни бушующих вод

Врезается якорь с размаха,

Так мы, капитаны, вперед и вперед

Летели, не ведая страха!

О, где мы снимали и шпагу и шлем?

В каких пировали тавернах?

Где наших нежданных набегов гроза?

Удары клинков наших верных?

О, в знойной пустыне холодный родник!

О, хлеба последняя корка!

О, буйного ястреба яростный крик!

О, смерть, стерегущая зорко!

Как девушки грезят и ждут жениха,

Тоскуют по прошлому вдовы,

Как узник на синее небо в окно

Глядит, проклиная оковы, –

Так сетую я, поседевший моряк:

Все снятся мне юг и лагуны,

Былые походы, простреленный флаг

И сам я – отважный и юный!

Вы, трое почтенных людей, поймите его, поймите так, как понял я! Послушайте, что он говорит дальше:

Я думал – и сила, и радость, и хмель

С годами взыграют все краше,

Увы, я бесславно весну упустил,

Я выплеснул брагу из чаши!

Увы, по решенью коварных небес

Отмечен я жребием черным, –

Я, вольный бродяга Диего Вальдес,

Зовусь адмиралом верховным!

– Слушайте, опекуны мои! – вскричал Дик, и лицо его запылало. – Не забывайте ни на миг, что жажда моя вовсе не утолена. Нет, я весь горю. Но я сдерживаюсь. Не воображайте, что я ледышка, только потому, что веду себя, как полагается пай-мальчику, пока он учится, я молод. Жизнь во мне кипит. Я полон непочатых сил. Но я не повторю ошибки, которую делают другие. Я держу себя в руках. Я не накинусь на первую попавшуюся приманку. А пока я готовлюсь. Но своего не упущу. И не расплескаю чаши, а выпью ее до дна. Я не собираюсь, как Диего Вальдес, оплакивать упущенную молодость:

О, если б по-прежнему ветер подул,

По-прежнему волны вскипели,

Смолили бы днища друзья вкруг костров

И песни разгульные пели!

О, в знойной пустыне холодный родник!

О, хлеба последняя корка!

О, буйного ястреба яростный крик!

О, смерть, стерегущая зорко![3].

Слушайте, опекуны мои! Знаете вы, каково это – ударить врага, дать ему по челюсти и видеть, как он падает, холодея? Вот каких чувств я хочу. И я хочу любить, и целовать, и безумствовать в избытке молодости и сил. Я хочу изведать счастье и разгул в молодые годы, но не теперь, – я еще слишком юн. А пока я учусь и играю в футбол, готовлюсь к той минуте, когда смогу дать себе волю, – и уж тут я возьму свое! И не промахнусь! О, поверьте мне, я не всегда сплю спокойно по ночам!

– То есть? – испуганно спросил мистер Крокетт.

– Вот именно. Я как раз об этом и говорю. Я еще держу себя в узде, я еще не начал, но если начну, тогда берегитесь…

– А вы «начнете», когда окончите университет?

Странный юноша покачал головой.

– После университета я поступлю по крайней мере на год в сельскохозяйственный институт. У меня, видите ли, появился конек – это сельское хозяйство. Мне хочется… хочется что-нибудь создать. Мой отец наживал, но ничего не создал. И вы все тоже. Вы захватили новую страну и только собирали денежки, как матросы вытряхивают самородки из мха, наткнувшись на девственную россыпь…

– Я, кажется, кое-что смыслю, дружок, в сельском хозяйстве Калифорнии, – обиженным тоном прервал его мистер Крокетт.

– Наверное, смыслите, но вы ничего не создали, вы – что поделаешь, факты остаются фактами, – вы… скорее разрушали. Вы были удачливыми фермерами. Ведь как вы действовали? Брали, например, в долине реки Сакраменто сорок тысяч акров лучшей, роскошнейшей земли и сеяли на ней из года в год пшеницу. О многопольной системе вы и понятия не имели. Вы понятия не имели, что такое севооборот. Солому жгли. Чернозем истощали. Вы вспахивали землю на глубину каких-нибудь четырех дюймов и оставляли нетронутым лежащий под ними грунт, жесткий, как камень. Вы истощили этот тонкий слой в четыре дюйма, а теперь не можете даже собрать с него на семена.

Да, вы разрушали. Так делал мой отец, так делали все. А я вот возьму отцовские деньги и буду на них созидать. Накуплю этой истощенной пшеницей земли, – ее можно приобрести за бесценок, – все переворошу и буду в конце концов получать с нее больше, чем получали вы, когда только что взялись за нее!

Приблизилось время окончания курса, и мистер Крокетт вспомнил об испугавшем опекунов намерении Дика начать «беситься».

– Теперь уже скоро, – последовал ответ, – вот только окончу сельскохозяйственный институт; тогда я куплю землю, скот, инвентарь и создам поместье, настоящее поместье. А потом уеду. И уж тут держись!

– А какой величины имение хотите вы приобрести для начала? – спросил мистер Дэвидсон.

– Может быть, в пятьдесят тысяч акров, а может быть, и в пятьсот тысяч, как выйдет. Я хочу добиться максимальной выгоды. Калифорния – это, в сущности, еще не заселенная страна. Земля, которая идет сейчас по десять долларов за акр, будет стоить через пятнадцать лет не меньше пятидесяти, а та, которую я куплю по пятьдесят, будет стоить пятьсот, и я для этого пальцем не пошевельну.

– Но ведь полмиллиона акров по десять долларов – это пять миллионов, – с тревогой заметил мистер Крокетт.

– А по пятьдесят – так и все двадцать пять, – рассмеялся Дик.