Мальчишник - [6]

Дом на Малой Молчановке, что у Симеона Столпника. Светятся огни в его окнах. На первом этаже в большой гостиной на занавеске видна тень: Мишель держит на плече скрипку, играет. На диване — томик Байрона на английском языке. Лермонтов только что перечитывал Байрона и оставил томик на диване. На стене, над диваном, большой портрет матери. Мать смотрит на сына своим тихим взором, в котором с юности поселились печаль и болезнь. Горькая зависимость от судьбы.

Дом деревянный, и кажется, что он, как скрипка, чуток к малейшему движению смычка. Музыка проникает в его глубины, и дом живет, дышит, охваченный энергией мелодии.

Звучит, набирает силу скрипка. Набирает силу в этом доме и поэт. Он создаст здесь чуть ли не вдвое больше стихов, чем в последующие годы жизни.

И сейчас, в наши дни, в большой гостиной лежит скрипка, лежат ноты. На диване — томик Байрона. На стене, над диваном, портрет матери и еще портрет бабушки. Стоит на рояле ваза для цветов. Небольшая. Хрустальная. Она привезена из дома Верзилиных в Пятигорске. Дома, в котором Мартынов затеял ссору с Лермонтовым. Стоит ваза — свидетель, обвиняющий убийцу в убийстве. О вазе вам всегда расскажут заведующая музеем на Молчановке Валентина Брониславовна Ленцова, или старший научный сотрудник Светлана Андреевна Бойко, или Митя Евсеев, которого мы называем Димитрием.

А в тот далекий вечер Лермонтов играл на скрипке. Бабушка, Гвардии поручица, слышала из своей комнаты, как он играл. Мишель играл свое настроение? Свою молодость? Влюбленность? А может, неудовлетворенность в любви? Сохранилась фраза тех лет, тех дней: «Музыка моего сердца была совсем расстроена нынче…» Он еще не знал, что ждет его впереди, какие серьезные испытания.

Буква «Л» — до востребования. Едет старинная почтовая карета, везет письма Лермонтова с кавказской войны. Почтовые кареты в нашу войну, Отечественную! Каждое письмо — тоже беда или счастье, но и счастье-то относительное…

НАТАЛЬИН ГОД

Две Натальи. Одна становится женой любимого ею поэта, другая покидает любимого ею прежде поэта. Происходит в одну зиму и лето 1831 года.

Один поэт радостно:

— О, как мучительно тобою счастлив я.

Другой горестно:

— Как я забыт, как одинок… Будь счастлива несчастием моим.

Один:

— Ты предаешься мне нежна.

Другой:

— Ты изменила — бог с тобою!

Одна Наталья родилась в 30 верстах от Тамбова в поместье, расположенном при впадении реки Кариан в реку Цну. Внучка Кутузова, графиня Дарья, записала в дневнике: «…глаза зеленовато-карие, светлые и прозрачные».

Мы подумали — карие! — потому что родилась на реке Кариан?

Другая Наталья выросла в Подмосковье, на берегу реки Клязьмы. Наш современник, который многие годы посвятил разгадыванию тайны биографии Лермонтова, первым вынул из большого с коваными наугольниками сундука на Зубовском бульваре в доме № 12, квартира 1 — вход со двора, несколько ступенек и дверь, — светло-коричневой кожи рамку и увидел лицо той, которой младший поэт был так увлечен в тот год. Портрет был сделан художником Бинеманом карандашом и процарапан иглой. Клязьминская Наталья — любезная улыбка, спокойный взгляд загадочен. Высокая прическа, полнота покатых обнаженных плеч, тонкая шея.

Наталья, рожденная у реки Кариан, мужа будет называть:

— Мой господин и повелитель.

А господин и повелитель будет писать, что полюбил он окончательно и голова у него закружилась:

— Прощай, бел свет! Умру!

Наталья с берегов реки Клязьмы на слова своего поэта, что он полюбил ее всем напряжением душевных сил, сказала, что любит другого. Он ей ответил:

— Я не достоин, может быть, твоей любви: не мне судить…

Старший поэт и его Наталья в ту же зиму, в тот же 1831 год, обвенчались.

Когда добивался согласия на брак и приезжал к Гончаровым на Большую Никитскую, то с такой стремительностью врывался с крыльца в дом, что в самую столовую влетала из прихожей калоша: хотелось поскорее увидеть Ее Высокоблагородие Милостивую Государыню Наталью Николаевну.

На письмах к ней помечал: «Самонужнейшее».

Вяземский сказал:

— Тебе, первому нашему романтическому поэту, и следовало жениться на первой романтической красавице нынешнего поколения.

Пушкин и Наташа после свадьбы поселились на Арбате. Гуляют на масленицу — едят блины в одном из гостеприимных домов Москвы — у Пашковых; катаются на санях, смотрят «живые картины» у Голицына, в которых год назад участвовала и Наташа в роли сестры основательницы Карфагена Дидоны. Присутствуют на бале у Долгоруковых, у Анастасии Щербининой — дочери первого президента Российской Академии наук княгини Дашковой. Сами дают парадный ужин у себя на Арбате.

И он, и она прекрасно угощали гостей своих… Ужин был славный; всем казалось странно, что у Пушкина, который жил все по трактирам, такое вдруг завелось хозяйство, пишет один из приглашенных.

Шел разлив славы Александра Сергеевича как женатого, семейного человека. Москва, которая пленяет пестротой, старинной роскошью, пирами, невестами, колоколами, забавной легкой суетой, не сводила глаз с поэта и его жены. М-м Пушкина, по которой будет потом вздыхать на берегах «роскошной, царственной Невы» и весь молодой С.-Петербург, потому что ее «лучезарная красота» рядом с «магическим именем» Пушкина всем уже теперь кружила голову. А Пушкин весело, с улыбкой: