Мальчишкам снятся бригантины... - [2]

— М — да! — Мы восхищенно скребли затылки — повезло Арбузу.

— У Вальки горн есть, — не унимался Арбуз. — Маршировать можно. А если еще Ирку — копилку уговорить, она гармонь отцовскую притащит. Целый оркестр! В госпитале концерты будем давать. Бабка врачу скажет и пропустят. Будь здоров, не хуже артистов!

— Ладно, возьмем, пригодится, — подавив восторг, равнодушно согласился Володька.

О карточке мы, конечно, забыли. Арбуз из разини чуть не превратился в героя. Но мы скоро разочаровались: барабан был порван в двух местах, и довольно основательно.

— Тоже мне барабан, — сказал я, — старьевщик и тот не возьмет.

— Нет, все‑таки барабан ничего, — Арбуз посмотрел на нас несчастными глазами. — Я его заштопаю.

— Ладно, тащи, — процедил наш командир.

Мы взвалили барабан на круглую спину Арбуза. Володька ударил кулаком по рваной барабанной шкуре.

— А — лле, марш! — скомандовал он.

В том году город наш жил напряженно и беспокойно. Правда, над крышами не летали немецкие самолеты, не били зенитки — мы находились далеко от фронта, — но по вечерам тоже были затемнения, ходили дежурные с противогазами. И у ворот женщины с тревогой и надеждой встречали почтальонов. А в их черных сумках почти всегда лежали похоронки.

Шел сорок второй год… У нас, мальчишек и девчонок, тогда не было ни праздников, ни школьных вечеров. Вместо ботинок мы носили сандалии на деревянных подметках. Картошка в мундире считалась лакомством. После школы мы собирали бутылки под горючую смесь и рыли учебные траншеи… Как‑то сразу мы ушли из детства.

Володька жил с бабушкой, которая редко приходила ночевать домой: то в госпитале на дежурстве, то пойдет стирать кому‑нибудь, чтобы свести концы с концами. Мой отец пропал без вести, а мачеха привела в дом другого мужчину. У Арбуза были мать и две маленькие сестренки. Мать работала на военном заводе, иногда по две смены подряд. Дома ее видели редко. За сестренками приглядывала тетка, больная, вечно кашлявшая женщина. Все мы. почти были предоставлены самим себе.

Вот так и образовалась наша коммуна, коммуна трех. Хлебные карточки вместе, лишний кусок вместе. Теперь у нас еще был и барабан. Но в госпиталь нас не пустили. Постучали мы в барабан денек — другой, попугали старух, надоело. Сидим как‑то у себя на чердаке, картошку едим. Молчим. Разморило от еды. А в чердачном окне стекла выбиты, и теплое ночное небо сочится. Звездами перемигивается. И будто никакой войны вовсе нету. Смотрю я на небо, и сердце у меня сжимается. А тут еще Арбуз ни с того ни с сего говорит: «Вот война кончится, меня батя на море свезет, он еще до войны обещался». Я подумал, что вот меня уже батя никуда не свезет. А море, оно, наверно, болыпое — болыпое, как небо…

— Ну вот что! — решительно поднялся Володька Вахрушев. — Хватит тут по тылам околачиваться! Старухи и без нас обойдутся. Надо ехать!

— Куда? — Мы с Арбузом недоуменно переглянулись.

— Я предлагаю, братцы, двинуть на Черное море.

— Ку — да — а? — протянул Арбуз. — Да там же немцы!

— Ну и что? Для этого и едем, чтобы фрицев бить! Шаланду раздобудем, пулемет!

— А что, здорово! — У меня даже мурашки забегали по спине. — Назовем шаланду «Красный мститель»… Ух, я этим гадам за отца!

— А как же, если против торпедного катера?

— Там по обстоятельствам видно будет. Все! Решено!

Арбуз молчал.

— А ты что, молчишь? — толкнул я его в бок.

— Жалко мне мамку…

— Ну и оставайся со своей мамкой! — обозлился Володька и традиционно сплюнул сквозь зубы. — И валяй тогда отсюда и барабан свой забирай…

Арбуз засопел, но не двинулся с места.

— Давай, давай, двигай! — не унимался Володька.

— Чего двигай! — обиженно и сердито заговорил Арбуз. — Сам двигай! У меня дома географический атлас есть… Я три раза из винтовки стрелял…

Ну и Арбуз! Первый раз мы его таким видели.

С этого вечера мы стали готовиться к побегу на фронт. Мы говорили теперь не «пацаны», а «матросы». Адмиралом, конечно, стал Володька. С трудом уговорили мы тетку Арбуза, и она вставила в наши потертые штаны клинья. Мы пренебрежительно теперь называли нашу реку Пронь лужей. А по ночам нам снились море, альбатросы и наш «Красный мститель» с поднятыми парусами и пулеметом на носу.

По карте мы наметили маршрут. Был даже разработан план захвата вражеской подводной лодки. В рюкзаке лежала картошка, полбутылки постного масла, литровая банка с пшеном, несколько луковиц. В ситцевой котомке был припасен хлеб, сэкономленный по сто граммов с каждого дня. Военное снаряжение тоже было: три перочинных ножа, фонарик, футляр из‑под бинокля и старый пугач с отколотой ручкой.

Утром назначенного дня мы собрались у старой водокачки. План был таков: идем пешком до станции Узловая. Это всего десять — двенадцать километров. На Узловой полно воинских эшелонов. В какую‑нибудь теплушку да возьмут. Главное, добраться до фронта. Прощай, любимый город! Арбуз горестно вздыхал. В круглых его глазах металась тоска.

Но не успели мы отойти за водокачку, как словно из-под земли появилась Володькина бабка. Ни слова не говоря, она схватила за плечо нашего адмирала. Мы остолбенели. Бабка потащила Володьку за собой, причитая: «Никуда не пойдешь! Не пущу, не пущу!» Лицо «адмирала» покрылось пятнами. Он пытался освободиться из цепких рук бабки. Но не тут‑то было!