Мальчики - [6]

, сожжены неизвестными в десяти километрах от города; он же вручил Никите листок с кое-как зарифмованным текстом, оставшимся от  , полегшего только вчера на подступах к парку. Желая быстрее отделаться от этой ноши, Никита итоговым номером составил импровизацию на заданную бумажку и сорвал банк: с первых слов пластуны повставали с мест, непонимающие соцработники выпрямились следом, и он застыдился своего недовольства стишками убитого; отыграв, он четверть минуты не убирал пальцев с инструмента и не поднимал лица, слушая грохот зала, пока сам Трисмегист не вспрыгнул на сцену и не отвел от него микрофон. В эти неуверенные дни, произнес он тогда, перетягивая стойку под себя, нам было удивительно узнать, что единственным персонажем из муниципальной обоймы, не раздумавшим продолжать взятое на себя, оказался автор и исполнитель из Дома культуры, без какой-либо помощи дающий среди запустения исключительные вечера, не прося за них даже и добровольной оплаты; видя это старание, мы обещаем Никите всю нашу поддержку и приставляем к ДК двух бойцов из числа пострадавших на улицах. Соцработники загалдели, а Никита почувствовал слабость; уже после всего, оставшись с ним наедине, Трисмегист проговорил, что рассчитывает на него как на голос, за который никому не будет неловко. Вблизи от него остро пахло землею и прелой листвой: это был запах правды, Никита выучил его еще в детсаду, следя в сентябре, как из-за осыпающихся тополей на подъеме земли за оградой с каждым днем все подробнее проступает шоссе, птицефабрика и, уже далеко, выщипанная усадьба,  из приставочной игры; длинный мальчик, оставивший класс в так никогда не разрешившемся недоумении, распахнулся в плечах, все лицо его стало точней и пытливей, а бровь пополам разделила косая , прятавшаяся с глаз, когда он разговаривался. Объединенная Трисмегистом «Аорта» взыграла еще ранней весной, вмешавшись в разрозненные стычки на оптовом рынке и в два выхода вытеснив наезжие с  грузовики; Глостер, пасшийся бесполезно при фермерах с выводком крепких и нерешительных юношей, снял тогда обстоятельные видео, широко разошедшиеся по сети, и так провозгласил себя в качестве корреспондента. Отмечая разгон, фермерские ряды дали два дня распродажи, и приехавший выбрать хорошую  Никита вдоволь наслушался о внезапных защитниках, организованных как нельзя лучше; был томительный день набухающей ростепели, и над рыночной низиной с летящей на ветру луковой шелухой, видел он, росло как бы трудное будущее небо, все из мути и примесей. Общественный транспорт почти прекратился, и он уехал домой с выкупленным мешком на торговой подводе, уходившей за лес мимо его поселка.

 и соратника кровожадных движений; прилагался рассказ педагога из пресловутой «шестерки», со слов которой будущий погромщик был знаменит отвратительным образом действий с девочками, не сдававшимися ему с первого выпада. паблик тогда отмолчался, а на третий день после  бесчестной газеты в квартире  раздался  бытовой взрыв, все же разворотивший всю кухню; муниципалы в своих новостях не решились протягивать нить к Трисмегисту, чем как будто умилостивили его: вплоть до самых боев за фонтаны, где выступили уже все сколько-нибудь уважаемые формирования, «Аорта» никак себя не проявляла,  чужие картинки и неупругие стихи, ничего не обещая и ни с кем не завязывая переговоров. За этот промежуток взошли имена малочисленного «Чабреца-206», чьей разработкой отравилась повально ближняя часть внутренних войск и плехановской роты, перегнавшей в свои гаражи городскую спецтехнику; в оглушительной переделке на первом мосту проявились подписчики Зеленой библиотеки Иваска, до того не встречавшиеся друг с другом живьем. Еще погодя  подломили  мониторы на проспекте и запустили с них Глостеров ролик о самоконтроле, тогда еще ; подростковый, но сбитый как надо «Самоконтроль»  таким образом многие тысячи просмотров, и к началу боев за фонтаны Глостер был уже общим возлюбленным с лучшей камерой, взятой на собранные от подписчиков деньги. По случайности в первый же вечер его, припавшего за мешки сбоку кинотеатра, достала слезоточивая шашка и открылась до того неизвестная астма; на поднявшийся хрип к мешкам цепью бросились муниципалы, и Глостер был без большого усилия захвачен на глазах у  школьников. Четыре дня его продержали заложником на последнем  этаже, кормя кое-как и только по утрам; под окнами застенка, заваленного ломтями откуда-то списанной мебели, зевал захваченный сиренью задний двор, где ничего не могло случиться. Глостер ходил, раскачиваясь от голода и скуки; два занимавшиеся им надсмотрщика не разжимали квадратных губ. По тому, что его никуда не везли, можно было понять, что уличный процесс продолжался, но ему было странно, что его каземат все еще не атакован. Оставленный судьбой, он подолгу спал и все меньше двигался; на четвертый же день заточения о Глостере забыли и его сторожа; когда прошли все сроки для завтрака, до того приносимого аккуратно, он стал что было обиды биться в железную дверь, ни до чего не достучался и ополз на