Мальчик в башне - [4]

– Никогда так не говори. Я не думаю, что ты глупый. Ни капельки. Чтобы я больше не слышала от тебя таких слов, хорошо? Никогда не думай, что ты глупый.

Я сглотнул и отвернулся. Мама обычно так не делала. Не говорила мне прямо в лицо, так близко.

Забирать деньги из автомата оказалось легко. Я делал все в точности так, как говорила мама, и все обходилось без проблем. Но я не сказал бы, что мне это дело нравилось. Я всегда очень волновался по пути домой. Вдруг что-нибудь случится? Задует ветер и вырвет деньги у меня из рук, например. Я сжимал их так сильно, что по дороге к башне купюры из мягких и гладких превращались в теплые и помятые. Но когда я отдавал их маме, я всегда ощущал что-то вроде гордости или счастья.

– Умница, Ади, – сказала мама после моей первой вылазки к автомату и улыбнулась мне.

Это была быстрая улыбка, уголки ее губ дернулись вверх и снова опустились, но я обрадовался. Мама давно не улыбалась.

– Вот, возьми. – Она сунула мне в руку одну помятую купюру. – И вот список. Возвращайся скорее.

Мама нацарапала список на старом конверте. Большая пачка молока, белый хлеб, макароны, хлопья.

Она смотрела на меня выжидающе, и я понял, что она не просила, а велела. Вот, возьми. Возвращайся скорее. И я сходил в магазин и принес полосатый пакет с продуктами. Мама наградила меня еще более широкой улыбкой, и я понял, что сделаю что угодно, лишь бы она улыбнулась еще раз.

Вот так все и началось: она перестала водить меня в школу, и ходить в магазин, и забирать деньги. А потом я вдруг осознал, что мама не выходила из дома уже несколько месяцев. После этого одним вечером она попросила меня приготовить ужин. И следующим вечером тоже. И следующим, и послеследующим. Я просто подогревал то, что было на сковородке, и кидал хлеб в тостер. Я был не против.

Но я решил рассказать Гайе. Я хотел узнать, делает ли она то же самое для своей мамы.

Я помню точно, в какой день я рассказал Гайе. Это был день, когда перестал идти дождь.

День, когда рухнул первый дом.

Глава 5

– Я не могу это есть: слишком жарко, – сказала Гайя. Мы сидели в столовой над тарелками с едой. Тонкий кусочек мяса, две масляные картошки и ярко-рыжие кружочки морковки плавали в коричневой подливке.

День, когда закончился дождь, был самым жарким за долгое время. После мокрых носков и влажных курток забавно было внезапно оказаться в таком пекле. На прогулке все лежали прямо на асфальте, наслаждаясь солнечными лучами.

Гайя была права. От жары даже не хотелось есть. Солнце светило сквозь окна так ярко, что мне приходилось щуриться.

– Я попытаюсь сбежать, – сказала Гайя, поднимаясь на ноги.

– Гайя, – сказал я. – Можно задать тебе вопрос?

Она снова села.

– Твоя мама просит тебя иногда ходить в магазин? – спросил я.

– В смысле?

– Моя мама просит меня ходить за покупками. А ты ходишь?

Гайя слегка сощурилась:

– В смысле «просит ходить за покупками»?

Я понял, что Гайя теперь не отстанет, пока не узнает все подробности, поэтому я рассказал ей, что происходило дома. Начиная с того дня, когда мама попросила меня сходить в школу самому, и заканчивая тем разом, когда она отдала мне свою банковскую карточку.

Кое о чем я умолчал, правда.

Но все равно был не готов к тому, как озабоченно нахмурилась Гайя:

– Ты не должен все это делать.

– Мама говорит, что я уже взрослый. Что я хорошо справляюсь.

– Но… но… если этим занимаешься ты, то что делает твоя мама?

Хороший вопрос. В основном она спала. С тех пор, как она перестала выходить из дому, мама постоянно жаловалась на усталость.

«Мой хороший, мне просто нужно немножко поспать», – говорила она, и я закрывал за собой дверь спальни и не садился к ней на кровать и не рассказывал, как я ничего не делал в школе.

– Когда это началось? – спросила Гайя.

Я ткнул вилкой в кусочек мяса. На тарелку закапала подливка, словно капельки дождя в лужу.

– Ади? – тихо позвала Гайя.

Много месяцев назад я пришел домой и услышал, как мама плачет. Хотя «плачет», наверно, неправильное слово, хотя она действительно плакала. Слезы бежали по ее щекам и падали с подбородка на мокрое пятно на юбке. А еще она стонала. И кричала. И орала. И завывала. Все вместе.

Эти звуки напугали меня.

– Мам, – сказал я.

Но мой голос потерялся в ее рыданиях. Я решился положить руку ей на плечо, и только тогда она повернулась ко мне.

Сначала мама будто не видела меня, но постепенно к ней пришло осознание. Она протянула руки и прижала меня к себе, сильно.

– Все хорошо, – сказала она и повторяла это снова и снова: – Все хорошо, все хорошо.

Мама не переставала плакать.

А я думал, что это я должен был успокаивать ее, потому что, когда мама взглянула на меня, я увидел ее лицо.

Мама была ранена. Один глаз заплыл так, что она не могла его открыть как следует, а под другим виднелся синяк. На лбу была фиолетовая шишка, а на щеке кровоточил порез, похожий на страшную пародию улыбки.

– Что случилось? Что случилось? – спрашивал я, но мама не отвечала.

Она сморщила лицо, всхлипывая еще громче. Казалось, порез на ее лице тоже плакал.

– Мамуль? – Я не понимал, что я хотел спросить, пока не произнес вслух:

– Кто это сделал?

– О Ади, – шептала мама. – О Ади, о Ади.