Мальчик с Голубиной улицы - [42]

Оказалось, ночью повстанцы, вооруженные пулеметами, винтовками, дробовиками и просто косами, тихо пробрались высокими хлебами к Александрийской казарме, где хлеба подходили к самой колючей проволоке, внезапно напали на часовых и захватили немецкий гарнизон вместе с оркестром, который не успел проснуться.

Парубки, сидя на скрипящих новых седлах, с гиком гнали темно-гнедых гладких, откормленных немецких кавалерийских коней. Сивоусые дядьки в старых солдатских шапках погоняли высокие зеленые немецкие фурманки с грохочущими патронными ящиками. Они шли с топорами, вилами, цепами. Казалось, собираются на вселенскую молотьбу.

В конце улицы показались пленные немцы. Понуро шли чужеземцы в касках и без касок, многие босиком, даже и без мундиров, и если кто отходил в сторону, то конвойный в мужичьей свитке кричал: «Цурюк! Цурюк!»

И только когда все уже прошли, показался наконец наш Качке. Босого, в одних старых подштанниках, всего в пуху, его вел по улице веселый мужик с вилами.

Мимо скакали партизаны с красными лентами на картузах. А мужик, добродушно подмигивая, всем рассказывал:

— От чертяка! Залез в перину и не хочет идти! Я говорю: «Иди, иди! Гут!» А он: «Но! Но!»

И мужик добродушно подталкивал Качке.

Мальчики бежали за немцем и, обгоняя его, заглядывали в лицо и кричали:

— Ну, вифиль ур? Который час?

4. Как мы шли в графский парк

На той стороне, где под старыми вербами дремали голубые и зеленые лодки, на самом берегу прилепилась беленькая хатка.

Маленькие окошки с геранью, и кусты рябины, и кукуруза, и аист на колесе, оглядывающийся во все стороны и медленно разворачивающий свои светлые крылья, — все это отражалось, дрожало, дробилось в реке.

Тут с незапамятных времен жил лодочник Иван. Сама вода в пору разлива приходила во двор Ивана, и его баба в корыте плавала к сараю, чтобы покормить скотину.

Мы стояли у скал и, сложив руки рупором, кричали:

— Ива-а-ан! Лодку-у-у!..

Из шалаша появился лодочник Иван. Он лениво подтянул штаны и, ладонью прикрыв от солнца глаза, всматривался в наш берег.

— А гроши есть?

— Е-есть! — кричали через реку мальчики и бренчали в кармане медяками, словно Иван на том берегу мог это услышать.

— Та скольки же вас? — недоверчиво спрашивал Иван.

— Та пятеро, — отвечали мальчики.

— Утонете, — сомневался Иван.

— Не утонем, честное слово, не утонем!

— Ну, так трошки погодите, — отвечал Иван. Он ушел в свой шалаш и пропал.

У берега гуси, как белая пена, и на деревьях очень много ворон, которые кричали на гусей и что-то требовали от них. А гуси — белые, гордые — не обращали на них никакого внимания и уплывали на середину реки.

— Ива-а-ан! — снова кричали мальчики. И слушали, как глохнет за рекой эхо.

Наконец Иван вышел из шалаша с веслом на плече, сел в лодку и пересек реку.

У него было дубленое, коричневое от загара, изрезанное глубокими жесткими морщинами лицо, лицо лодочников, лесников, сторожей баштанов, людей, живущих все время под солнцем и звездами, под дождями и на ветру. Посасывая маленькую черную глиняную трубочку, он недоверчиво оглядывал мальчиков.

— Утопнете, — сказал он.

— Не утопнем, вот увидишь, Иван, не утопнем!

И, дрожа от нетерпения, все полезли в лодку.

Говорили, Иван когда-то плавал матросом на мятежном корабле, а потом бежал и объездил весь мир, был и на Ямайке и на Огненной Земле. Но сам он никогда об этом не рассказывал — или не помнил, или боялся, что не поверят.

— Иван, расскажи про Ямайку, расскажи про Индийский океан, — просили мальчики.

— Да что там рассказывать, — отвечал Иван, попыхивая матросской люлькой и глядя на облака, словно и Ямайка, и океаны, и пустыни — все это ничто по сравнению вот с этим родным украинским небом.

— Иван, ты пересек все меридианы? — спросил Котя.

— Приходилось, — отвечал Иван.

— А пальмы ты видел?

— Та видел.

— А кактусы? — не отставал Котя.

— Эге ж, — посасывал трубку Иван.

— Ну, а правда, там папуасы носят кольца в носу и они людоеды? — говорил Котя.

— Брехня, — пропыхтел в трубочку Иван.

— Как брехня?! — обижался Котя. — Так ты, наверное, там и не был!

— Отчего же не был. Был, — отвечал Иван.

— Ну, а как же ты не заметил? Я на картинках видел.

— Так то на картинках, — добродушно отвечал Иван.

— А что — неправда?

— Та может, и правда, только нет этого.

— Как же ты говоришь, что и правда и нет этого?

— Ой-ой-ой! — хохотал Котя. — А я у капитана Мариэтта читал.

— Та брешет той капитан, не видел он этого, — твердо говорил Иван.

Ярко светило утреннее солнце. Тарахтели едущие на ярмарку подводы, задушенно визжали в мешках поросята и гоготали гуси.

Микитка повернул картуз козырьком назад, и все мальчики повернули картузы козырьком назад, отчего приобрели боевой, отчаянный вид. Теперь уже ничто не мешало идти вперед, грудью встречая опасность.

Из окон спрашивали:

— Куда это вы собрались?

— Куда надо, туда и собрались, — отвечал Микитка.

— Там гора рафинадного сахара, там пруд красного вина, там дом, склеенный из медных пятаков, — бормотал Котя.

Только вышли на шлях, тут же подхватили на носок жестянку и погнали в пыль. То была заря футбола, время форвардов, беков, хавбеков и судьи-рефери.

— Пенальти! Пенальти! — вопил Котя.