Надежда в лице моей бывшей свекрови меркнет.
– Живешь ли ты нынче для завтра? Когда ты видишь на обочине сбитых животных, как ты думаешь, они – самоубийцы? – спрашивает он. – Или, может, они просто подавлены? Может, им психотерапевт нужен? Они правда животные или у них внутри сидят люди и смеются надо мной? У тебя в ду́ше возникают интересные мысли об Арчи? У меня – да.
Рот у Вероники теряет форму, глаза расфокусируются.
– Он не изменился, – говорит она с глубочайшим разочарованием.
И я с удовольствием киваю. Да, мой сын живет в параллельной вселенной. Но только сейчас до меня доходит, какое это захватывающее место.
– Так что же будущее уготовило мне? – спрашивает Мерлин вооруженного стетоскопом врача. – Будет ли устрицей мне этот мир?[123]
Врач несколько ошарашен. Но диагноз мне очевиден: да, будет. И Мерлин в этой устрице вырастет в жемчужину, песчинка за песчинкой.
Медсестра со стуком открывает ставни. Комнату пронизывает свет. Я смотрю в безупречное зимнее небо. За окном – морозное утро. Больничный парк укутан зимой, как подарок.
– Это поразительно – быть мной, – говорит вдруг Мерлин.
Небесно-синие глаза, белые кудри, рот, как спелая хурма, – мой сын похож на лукавого херувима.
– И впрямь, – соглашаюсь я.
Мерлин улыбается мне. Я улыбаюсь в ответ. Одними глазами. Джереми никогда не постичь этого языка – тайного языка сердца.
Заходит новый врач. Спрашивает у меня, как зовут моего сына.
– Мерлин. Я назвала его Мерлином – хотела, чтобы он был не как все. Так и вышло, – гордо отвечаю я. – Чарующе, поразительно, ослепительно.
