Мальчик, который упал на Землю - [58]

Я смотрела на своего бывшего со смесью изумления и подозрительности. В последние десять лет просить у него денег было все равно что просить у трупа пинту крови, а сейчас он сам предлагал кровопускание наличными.

– Чего тебе надо? – спросила я ледяным тоном.

– Прощения. Еще одного шанса. Мерлину нужно наращивать социальные навыки. Мне тоже. Смерть отца, ну... заставила меня переосмыслить всю мою жизнь. Можно считать это прозрением. Я поклялся быть хорошим отцом. И поклялся оставаться верным этому обещанию.

– Хе! Мне ты в этом не клялся... Как там Пудри Хепберн? Как у нее с американской кабельной карьерой? Видала ее недавно в каком-то кулинарном шоу. На фотографиях выглядит живее, чем живьем. Передоз ботокса, видимо? Но есть, есть у Одри два мощных преимущества – она их предъявляет в каждой программе. Я все надеюсь, что она таки плюхнет сиськой в сковородку. Облядушек с тушеной грудью. Может, ей стоит попробовать совсем не раздеваться? Как думаешь, не пострадает ли целостность замысла?

Замужество проносилось в памяти чередой болезненных вспышек, по большей части – размытые мрачные образы и шумы. Но боль предательства Джереми вдруг снова пронзила мое сознание.

– С Одри покончено. – Джереми, ссутулившись, глядел себе под ноги.

– Да ну? У тебя, видать, красоточное переутомление, – воинственно диагностировала я. – Неизлечимо, если трахаешься с девушкой, у которой IQ ниже, чем фактор защиты ее крема от загара.

– Просто Одри, ну... не разделяет моих убеждений. Когда был помоложе, я все искал этот волшебный смысл жизни. Думал, он – в успехе, общественном положении, доходах. Но на самом деле все очень просто. Смысл жизни в том, чтобы делать жизнь других людей значимой... Делать что-то сущностное... И вот поэтому я собираюсь заняться политикой.

В наступившей тишине можно было расслышать, как с мелодичным скрипом растет трава. Джереми собрался элегантно прошествовать в чарующее пространство политики, согретое для него дорогим усопшим папочкой.

– Ты? Политикой? Да ты же банкир. Твою нравственность отыскать труднее, чем свидетельство о рождении Шер.

– Нет, уже не банкир. Мы с американскими партнерами расстались. Тебе моя мама не говорила, что я основал собственную хеджевую компанию в Лос-Анджелесе? Но беззастенчивая жадность моих партнеров, их уходы от налогов, все эти их финансовые пирамиды... Меня от них выворачивало. Захотелось посвятить себя служению обществу. Я в партийных коротких списках. Голосование – на следующей неделе. Парламентский глава партии назначил дополнительные выборы. Я хочу воздать обществу.

– Да ладно? – сказала я с каменным лицом. – Знаю я, как твоя семейка воздает. – Я вскинулась на ноги. – Слегка повысишь налоги – фунтов на двести в год для таких, как я, а потом сильно сократишь их и сэкономишь нам всем пенсов двадцать.

– Я баллотируюсь от либеральных демократов, – сказал Джереми с мрачной безмятежностью.

Я развернулась на пятках и уставилась на него:

– Серьезно?

Послышался глухой грохот: тори Дерек Бофор ворочался в гробу.

– И что же? Ты думаешь, сменил политические вкусы – и я вся растаю? Тебе нежность и тепло я могу предложить лишь в виде кремового торта в морду.

Лицо Джереми печально вытянулось.

– Господи, Люси. Какая же ты стала циничная. А была такая жизнерадостная. Я оттого в тебя и влюбился. Это я такое с тобой сделал? Если да, то нет мне прощения, никогда...

– Ты? – Я хохотнула. Но смех вдруг сорвался в горячие злые слезы – память о прошлом вышибла из меня дух. – Как ты мог нас бросить? – заорала я и увидела, как мои руки, сжатые в мои же кулаки, заколотили Джереми в грудь.

Мой бывший муж принимал удары, пока я не спустила пар.

– Я заслужил. Ненавижу себя за то, что сделал, – проговорил он севшим голосом. – И я хочу тебе за все воздать, Люси.

– С чего мне тебе верить? – Мне показалось, что я выдала голосом свою уязвимость, несмотря на все мои попытки изображать Мохаммеда Али.

– Если ты смогла настолько измениться, Лу, значит, и я могу. Ты разве не дашь мне увидеть сына?

– Ах вот теперь ты хочешь его повидать? Где же ты был, когда ему нужно было увидеть тебя? Где ты был, когда твой сын бился головой о стены? Где ты был, когда он пытался выпрыгнуть из окна? Где ты был, когда он бил себя по яйцам от омерзения к себе? Где ты был, когда его макали головой в унитаз в школьном туалете? – Я топтала его букет. – Где, где ты, выродок, был?

У Джереми сделался вид человека, который нечаянно раздавил пасхального кролика и теперь должен сообщить об этом детям.

– Ох, Люси. Мне так стыдно. Ума не приложу, как ты все это выдержала.

– Ну, иногда меня это чуточку выматывало, – ответила я, и с каждого слова капал сарказм. – Но я с легкостью с этим справлялась – всего-то делов: запер дверь и ори в подушку час-другой-третий... Если бы не мои родные, я бы уже давно плела косы в соответствующем заведении.

Джереми раскрыл мне объятия:

– Дай мне все исправить. Я хочу позаботиться о тебе и о моем сыне.

– Видимо, так же, как ты заботился о нас при разводе? Ты сказал мне, что все поделил ровно поровну. Делить, правда, оказалось нечего. Ты нанял зондеркоманду юристов, чтобы те спрятали все твои активы и списали большую часть твоих доходов. Мне нечего было ловить.