Получается, что прошлое становится настоящим, единственным настоящим настоящим. А то настоящее, которое происходит здесь и сейчас, неощутимо опускается на дно памяти, привязывается, как злая собака, на задворках сознания, то есть становится прошлым, не успев толком побыть настоящим, не успев почувствоваться, а так, быстро пролетая мимо. А в настоящем тем временем варится прошлое.
Что это значит? Значит ли это, что настоящее должно немного побыть прошлым, отстояться в подвалах памяти, как вино, чтобы потом – может быть, через много лет, а может быть, завтра – чтобы потом стать настоящим? Может быть.
А может быть, это значит совсем другое. Может быть, это значит, что есть на свете счастливые люди, счастливые сердца, которые умеют жить настоящим. Не в каком-нибудь дурном смысле слова, не гедонисты, срывающие цветы удовольствий, а просто люди, живущие здесь и сейчас, погруженные в жизнь, растворяющие ее в себе и преобразующие ее в слова и поступки. Я очень завидую таким людям, если они на самом деле есть. Я очень надеюсь на то, что они все-таки живут на свете. В метро надо будет внимательно вглядеться в людей, которые подымаются по эскалатору навстречу, и попытаться найти тех, которым открыта тайна настоящего.
Но это будет в Москве.
А сейчас надо напоследок зайти на станцию здешней электрички, поглядеть на рельсы и на редких пассажиров.
На скамейке сидела совсем юная женщина, почти девочка. Вернее, уже не молодая. Точнее сказать – пожилая. В общем, как я. Это была Ася Черновицкая.
Я сел рядом.
Она посмотрела на меня.
– Sveiks, – сказал я.
– Sveiks, – ответила она, совсем не удивившись.
– Vai tu mani pazīsti? – спросил я на всякий случай.
– Jā, protams, – кивнула она.
– Es gribētu tev pavaicāt… – я слегка растерялся.
– Jā, lūdzu, es klausos, – она улыбнулась.
– Es gribētu tev pajautāt, – сказал я, – kas tev bija dzīve?
– Manā dzīve nav bijis nekas, – сказала она. – Izņemot dzīvi[1].
Правильно.
У меня тоже.
