Малая земля - [4]

Дубровин обнял его за плечи.

— Ладно уж тебе. Пойдем к Володе.

К причалу подошел рейдовый катер. На пирс сошел флагманский артиллерист ОВРа капитан-лейтенант Георгий Терновский. Он слегка прихрамывал на левую ногу. Это память об Одессе. Лицо у него смуглое, из-под надвинутой фуражки, как руль, торчит заострившийся нос.

Глаза у Терновского зеленые. Друзья зовут его «кошачий глаз».

Увидев Дубровина, он заулыбался, подошел и поздоровался со всеми.

— По какому случаю сбор командиров «морских охотников» на пирсе? — спросил он.

— Травим помаленьку, — ответил Леднев, усмехаясь.

— О чем?

— О женах, о том, когда выпьем.

— Что это за разговоры? — в притворном ужасе округлил глаза Терновский. — И это прославленные черноморские асы. Так что такое было сказано о женах? О том, что они наши боевые подруги — известно. А еще что? Докладывай старший лейтенант Крутень.

— Они же — ограничитель.

— О, совершенно точная формулировка, — поддержал Терновский и достал из кармана сверток. — Разрешите, товарищи, в вашем присутствии вручить этот подарок будущему папаше.

И он подал сверток Дубровину. Тот с любопытством развернул его. В свертке были две соски, две распашонки и чепчик.

— Спасибо, Жора! — с неподдельной радостью воскликнул будущий папаша. — Очень, очень кстати. Ты просто добрый гений. Где ты умудрился добыть это?

— А у него на «Скумбрии» ничего не получилось с «катюшами», переключил свою шаланду на изготовление сосок и распашонок, — расхохотался Леднев.

— Это верно, Жора? — осведомился Крутень с самым серьезным видом. — То-то я смотрю…

— Ладно, ладно, братцы, — замахал руками Терновский. — Потом травить будем. Сейчас спешу к начальству. Посылочку, кстати, в Поти организовал…

Он приложил руку к козырьку и зашагал к штабу.

Дубровин проводил его взглядом, раздумывая, где все же артиллерист добыл столь редкостный в военное время подарок. Ох, и обрадуется ему Нина!

— Неужели он на этой шаланде реактивные установки приспособил? — задумчиво произнес Школа. — Прямо-таки сенсация.

— Приспособил, — подтвердил Леднев. — Это будет первый морской ракетоносец.

— Корабль-то очень невзрачный. Даже мачты спилены.

— Не красна изба углами. Где взять приличный корабль?

«Скумбрия», о которой заговорили командиры, была до войны рыбацкой шхуной, старой, тихоходной. Попав к военным морякам, она стала именоваться тральщиком. И вот эту старую галошу дали Терновскому для устройства на ней реактивных установок. Лучшего корабля он не получил не потому, что командир базы контр-адмирал Холостяков недооценивал важность применения реактивного оружия на море, а просто потому, что негде было взять.

— Некоторые артиллеристы сомневаются в возможности применения реактивного оружия на море, — сказал Школа. — Во всяком случае, его не применяют ни немцы, ни англичане, ни американцы. И на наших флотах — также. Следовательно, есть какие-то доводы против.

— Возможно, — согласно кивнул Леднев. — Но я уверен, что Терновский докажет свою правоту. Еще три года назад он предлагал поставить реактивные установки на малых быстроходных кораблях и спецсудах для огневой поддержки десантов. Его предложение одобрили, но почему-то так и не осуществили. В прошлом году он и техник-лейтенант Попов разработали опытный образец пускового устройства, которое прикрепили к сорокапятимиллиметровой пушке на катере лейтенанта Андрея Кривоносова. Под Анапой провели испытание. Отлично сработало. Ты тогда еще не служил у нас.

— Об этом слышал.

— А теперь он приспособил на «Скумбрии» двенадцать восьмиствольных установок. Представляешь, какая огневая поддержка будет десантникам! Девяносто шесть снарядов за один залп. Почешутся гитлеровцы.

— На твоем катере уже установили «катюшу»?

— Уже.

— А комендор освоил?

— Наловчился.

— Я пришлю к нему своего за опытом. Не возражаешь?

— Присылай.

— И я своего, — сказал Дубровин и вдруг забеспокоился: — Я же не побрит, братцы. А если к адмиралу…

— Да и мне надо, — проведя рукой по щеке, проговорил Леднев.

— А ко мне на катер когда же? — спохватился Школа.

— Может, попозже, может, на следующий день, — пообещал Дубровин.

— Пойдем, Володя, — взяв его под руку, сказал Крутень. — Послухаем ридни украински письни. Нехай хлопцы идут бриться, а мы заспиваем «Ой, на гори та й жнецы жнуть», а потом про мамусю риднесеньку.

Дубровин посмотрел на него с удивлением. Он знал, что когда Крутень начинает говорить на родном украинском языке, значит, на его душе неспокойно.

2

В полдень, когда Дубровина вызвали к командиру базы контр-адмиралу Холостякову, погода резко переменилась. С запада надвинулись клочковатые облака. Они закрыли лазурное небо и низко нависли над бухтой и городом. Пошел мелкий и частый дождик. Серая мгла опять заволокла берег, сделала неясными очертания кораблей.

«Верно боцман говорил», — подумал Дубровин, натягивая на плечи черный дождевик.

Он сошел с катера и торопливо зашагал к штабу. Несмотря на непогоду, в порту было более оживленно, чем обычно. Дубровин заметил много офицеров, одетых в пехотную форму.

«Что-то сегодня ночью произойдет», — решил он, начиная волноваться.

В просторном кабинете командира базы было тесно от собравшихся командиров кораблей. Дубровин сел рядом с Ледневым и шепотом спросил: