Малая психиатрия большого города - [18]

В истории этой пожизненной болезни, врожденного патологического состояния хорошо прослеживается облегченный, «снятой» характер эпилептоидии как бледной копии «большой» генуинной эпилепсии: это касается и многочисленных пароксизмов, и личностных расстройств этой женщины. Приступы здесь удивительно полиморфны: впечатление таково, что болезнь, проиграв в глубине, взяла реванш в разнообразии. Это — вегетативные и мышечные феномены: тики, вздрагивания, общая «тряска», «остолбенения», «потеря дара речи»; «сосудистые спазмы», мигренеподобные головные боли с непереносимостью резких шумов и запахов; нарколептоподобные состояния (когда она «засыпает над тарелкой»); состояния с утратой ориентировки (достаточные сами по себе для отнесения случая к ларвированной эпилепсии); некая функциональная (?) патология водно-солевого обмена с влечением к соленому, имитирующая болезнь Аддисона; парестезии с жжением; аффект-эпилептические приступы с падениями и истероподобными судорогами. Общим для всех этих расстройств является их провоцирование внешними, неблагоприятными или неожиданными, обстоятельствами и усиление всех расстройств вкупе в условиях психогенной декомпенсации состояния в целом. Можно отметить «неглубокий» характер всех приступов без исключения: они затрагивают сознание лишь «поверхностно», никогда не генерализуются в большие эпилептические припадки и практически не амнезируются. (Кажется, только обмороки, имевшие место у больной в возрасте до 10 лет, обладали свойствами эпилептических: они ничем внешне не провоцировались, и больная при них падала и теряла сознание, но одни эпилептические обмороки, по-видимому, недостаточны для диагноза эпилептической болезни.) Соответствует этим «функциональным» особенностям приступов и характер личностных расстройств — тоже не достигающий глубины, грубости, «тотальности» изменений при большой эпилепсии. Она завзятая кверулянтка, всячески вредит своей соседке и обнаруживает в этом качестве завидный напор и неутомимость, но способна и взглянуть на вещи под иным углом зрения, с позиций здравого смысла; у нее есть юмор и скрытая ирония — качества, кажется, реже всего встречающиеся у настоящего эпилептика. Она то попустительствует своим врагам, то как бы спешит наверстать упущенное и наказать их вдвойне и втройне, что также не свойственно истинным эпилептоидам, никогда и никому не дающим потачек и послаблений. Иначе говоря, если это и латентная эпилепсия, то самая «щадящая», «доброкачественная», «краевая» по отношению к истинной epilepsia larvata.

(Разыскать историю заболевания ее умершего сына, равно как и собрать о нем более подробные сведения, не удалось: мать отказалась говорить о нем, и осталось не совсем ясным почему; она, впрочем, сказала, что ей до сих пор тяжело вспоминать об этой утрате. Заметим постскриптум легкую мужеподобность ее облика: явление при эпилептоидии нередкое — и столь же обычное бытовое пьянство.)

Набл.68. Женщина 34 лет, дочь описанной выше. Об отце не сообщается ничего примечательного. В детстве была домоседлива, имела одну близкую подругу, с остальными быстро знакомилась, но так же легко ссорилась. Любила читать, хорошо училась. Как и мать, предпочитала письменные ответы устным: не любила отвечать у доски, хотя вообще робостью не отличалась. Всегда была упрямой и своевольной. С 18–19 лет стала активней и общительней, чем прежде, «развязался язык», повсюду: в химическом техникуме, затем в лаборатории — было много подруг и знакомых, танцевала в самодеятельности. Замуж до 24 лет не выходила, чувствовала, что не сможет жить с «самостоятельным» мужчиной: не хотела подпадать ни под чье влияние. Вышла наконец за иногороднего, безропотного и во всем уступающего ей человека (набл.49), говорит о нем, что в ней больше «от мужика», чем у него. Когда он через год совместной жизни запил, выгнала его и стала хладнокровно ждать, когда он вернется с повинной: знала, что ему некуда деться. Работала 13 лет в контакте с органическими растворителями. В 26–27 лет стала чувствовать себя хуже: начались головокружения, головные боли, обмороки, непереносимость запахов, повышенная утомляемость; нашли анемию. После перемены места работы стала чувствовать себя лучше — сейчас сходные с прежними расстройства появляются лишь в периоды месячных: сильные головные боли, раздражительность, непереносимость шума; от голосов соседей тогда особенно «бьет как в лихорадке», в другое же время не обращает на них внимания. Мать и муж сообщают, что в последние годы она стала очень вспыльчива, «с плохими нервами». Раздражает «беспорядок», заставляет класть все «на свое место», настаивает на выполнении всех своих требований, даже самых мелочных: если, например, говорит, чтоб яйца сварили всмятку, то надо так и поступать — иначе у нее на весь день испортится настроение. Становится все более безжалостной, крутой, решительной. Когда муж приходит домой пьяный и часами стучит в дверь, не открывает ему и испытывает, кажется, удовольствие от его стука, который выводит из себя соседей по лестничной клетке. Физически здорова и ничем, кроме простуд, не болеет.