Малая Пречистая - [26]
Но Тарас Анкудинович уже не слышал своего однополчанина. Перед его глазами предстала родная ограда. Жена открывает ворота и зычно зовёт: «Боря! Боря!» А Тарас Анкудинович смотрит в окно и ждёт. И в воротах показывается огромная харя с огромными ушами, бороздящими землю. Вот харя скрывается в хлеву, специально выстроенном, а задних ног и хвоста так и не видно. Тогда Тарас Анкудинович забивает трубку, прикуривает и переходит к другому окну, переходит и обнаруживает, что вся улица забита народом. Мужики стоят, насупившись, пальцы себе кусают в злобе, а бабы руками всплескивают, ахают, глядят с презрением на своих мужей и, еле сдерживая стоны зависти, говорят: «Ну и Тарас, ну и специалист. Вот ведь этот и Тарас, всё он чё-нибудь да учинит». А вот вам, бабоньки, да и Тарас…
«Тарас, Тарас, Тарас, ты слышишь?.. Ты закусил бы хоть маленько… Свининкой вот хотя бы, что ли».
В воскресенье, около полуночи, двухмесячный боровок уже плакал надсадно над своей судьбой, брыкаясь в тёмном холщовом мешке. В два часа ночи, в понедельник, Тарас Анкудинович, спрятав в карманах магарыч – подаренные ему «на удачную дорожку» Василь Палычем две бутылки подкрашенного под коньяк самогону, взвалил на плечо брыкающийся мешок и прямой дорогой, зимником, через деревню Шелудянку, подался к себе на Козий Пуп. В пять часов утра он, миновав вброд речку, уже отдыхал на брёвнах и разглядывал висевшие на свае вылинявшие трусы, силясь – беспомощно с похмелья – представить носившую их когда-то хозяйку. Рядом с ним, около брёвен, лежал и нет-нет да и оживал изредка мешок холщовый, мало того, ещё и оглушал утреннюю Шелудянку противным, резким визгом, на который даже самая последняя, брехучая, пустая собачонка в деревеньке гнушалась отвечать.
В десять часов утра в прибрежном тальнике километрах в двух, вниз по течению, от брёвен, удобно устроившись на песчаной косе, сидели Захар Иванович Шелудянкин и Тарас Анкудинович Правощёкин. Расположившись неподалёку от них, под разлапистой талиной, азартно почёсываясь и сердито поскуливая, давил, клацая зубами, блох рыжий кобелишка. Искоса при этом посматривал рыжий кобелишка на своего нового хозяина, на его приятеля и на мешок, который тот держал подле себя.
На высокую, лысоватую от старости ель, что стоит, накренившись, на противоположном, крутом, берегу Шелудянки, прилетела ворона. Ветка, на которую опустилась любопытная птица, закачалась. От ветки отскочила взъерошенная, отсеменившая уже шишка, упала, легонько коснувшись воды, и, подхваченная слабым током плёса, медленно поплыла. Захар Иванович проводил её бесстрастным взглядом и решил нарушить молчание, затянувшееся было после второго стакана, но по правде-то сказать, и не стакана, а тщательно сполоснутой консервной банки, оставленной каким-то рыбаком, хранившим в ней червей когда-то.
– Тарас, вот как ты думашь: ежлив связать много-много – уйму, скажем – еловых шишек в такой вроде как ковёр-плот, можно будет на ём сплавить двухпудовую, к примеру, гирю? Или нет? – поинтересовался Захар Иванович.
– Нет, – не думая, ответил ему Тарас Анкудинович.
– А почему? – рассеянно глядя на плёс, спросил Захар Иванович.
– Да потому что, и дураку ясно, прогнётся и вместе с гирей уйдёт ко дну.
– А ежлив под него жердушек подстелить?
– Тогда уж чё, тогда жердей одних уж лучше. Зачем тебе ещё и плот вязать из шишек? Один хрен, что из иголок или булавок бульдозер мастерить.
– Ну, как сказать… А я вот чё-то думаю, ежлив уплести их рядов эдак в двадцать – тридцать, то и самому можно спокойненько куда угодно будет сплавиться.
Тарас Анкудинович не любил большой воды, боялся её, и потому, возможно, нервно передёрнулся.
– Вы, шелудянцы, стой же на яланцев, чудной народишко какой-то – всё вас пошто-то думать тянет, так и свихнуться же недолго – надсада та же ведь, что и физически… У нас вот один мужик, приезжий, правда, и свихнулся, парень… моментом, да, за будь здоров.
– Как это его так угораздило? – поинтересовался, оживившись вдруг, Захар Иванович.
– Тут, Захар, чтоб уяснить, дак с самого начала надо распетрошивать, а с конца-то – это… вон как к бутылке вроде с донышка подбираться. Ну, да одна уж язва, коли язык-то развязало… Есть у нас в деревне баба, Танька Правощёкина. У Таньки девка есть, в молодости ею нагулянная. И приехал к нам один вербованный, в возрасте уже сурьёзном, крови, похоже, что не нашей… оттуда откуда-то – из песков. Ну ладно. Значит, снюхивается он с Танькой, и сходятся они чуть погодя. Танька рада-радёшенька, что у неё мужик теперь, хоть и не нашенский, не козье-пуповский, но всё же… бабам-то – мужик – и ладно, чё вроде есть, хоть маленькое, да при ём – и хорошо, и что по закону всё, как у людей – уж это главное. А девка в семой класс тогда ещё ходила. Ну вот, в первую ночь не спит вербованный, не спит Танька, что и понятно, но и девка-то её не спит – подглядывает из своей комнатёнки и подслушивает – вместо стенки-то у них две занавески, пальцем раздвинул чуть да и… А дня эдак через три-четыре уходит Танька на ферму, значит, вербованный возле бани дрова колет, а девка в бане шшукой плешшэтся. Плескалась-плескалась да и стучит в оконце, дескать, иди-ка, тятя, спину мне потри. А мужик-то этот тихой уж шибко, робкой – и повиновался. Ну и как, а так, как надо – через девять месяцев, день в день, приносят бабы по сыну. И всё вроде ладно – и бабы смирились, и народ поутих, а мужик этот и давай думать, кто из них кому и кем теперь приходится. Он будто этим мальцам в любом случае – отцом, мальцы ему в любом случае вроде сыновьями. А вот Танька дочкиному сыну – тёткой или бабушкой, и девка эта материному сыну – сестрой или тёткой, и ребята эти сами меж собой – то ли братья, то ли дядя с племянником? Да и для самого она, девка, – не то падчерица, не то жена? Как дойдёт до этого в своих разборках, и ну головой об стену – лупится, лупится, а, один хрен, распутать не может. Вот и – баста! – сковырнулся.
Герой нового романа Василия Ивановича Аксёнова, как и герои предыдущих его романов, живёт в далёком сибирском селе Ялань. Он неказист и косноязычен, хотя его внутренняя речь выдаёт в нём природного философа. «Думает Коля складнее и быстрее, чем ходит и говорит…» Именно через эту «складность» и разворачиваются перед читателем пространство, время, таёжные пейзажи, судьбы других персонажей и в итоге – связь всего со всем. Потому что книга эта прежде всего о том, что человек невероятен – за одну секунду с ним происходит бездна превращений.
Сборник рассказов и повестей «Золотой век» возвращает читателя в мир далёкой сибирской Ялани, уже знакомой ему по романам Василия Ивановича Аксёнова «Десять посещений моей возлюбленной», «Весна в Ялани», «Оспожинки», «Была бы дочь Анастасия» и другим. Этот сборник по сути – тоже роман, связанный местом действия и переходящими из рассказа в рассказ героями, роман о незабываемой поре детства, в которую всякому хочется если и не возвратиться, то хоть на минутку заглянуть.
Это история о том, что человек невероятен. С ним за секунду бытия происходит бездна превращений. Каждая клеточка, входящая в состав человека, живая. Среди русских писателей имя В. Аксёнова стоит особняком. Сюжеты его прозы, казалось бы, напрямую соотносятся с деревенской тематикой, герои его произведений — «простые люди» из глубинки, — но он не «писатель-деревенщик». Проза Аксёнова сродни литературе «потока сознания», двигает героем во всех его подчас весьма драматичных перипетиях — искра Божия.
Главный герой возвращается со своей малой родины в Петербург, останавливаясь в одном из сибирских городов для встречи с друзьями. В немногословности сюжета – глубина повествования, в диалогах – характеры, в историях – жизнь и смерть. Проза В. Аксёнова, словно Вселенная, затягивающая своей непостигаемой бездной, погружает в тайны души человеческой. Время здесь, образуя многомерность художественного пространства, сгущается, уплотняется и будто останавливается в вечности, линиями прошлого, настоящего и будущего образуя точку схода. Сохранены особенности орфографии и пунктуации автора.
О чем эта книга? О проходящем и исчезающем времени, на которое нанизаны жизнь и смерть, радости и тревоги будней, постижение героем окружающего мира и переполняющее его переживание полноты бытия. Эта книга без пафоса и назиданий заставляет вспомнить о самых простых и вместе с тем самых глубоких вещах, о том, что родина и родители — слова одного корня, а вера и любовь — главное содержание жизни, и они никогда не кончаются.
Василий Иванович Аксёнов обладает удивительным писательским даром: он заставляет настолько сопереживать написанному, что читатель, закрывая книгу, не сразу возвращается в реальность – ему приходится делать усилие, чтобы вынырнуть из зеленого таежного моря, где разворачивается действие романа, и заново ощутить ход времени. Эта книга без пафоса и назиданий заставляет вспомнить о самых простых и вместе с тем самых глубоких вещах, о том, что родина и родители – слова одного корня, а любовь – главное содержание жизни, и она никогда не кончается.Роман «Десять посещений моей возлюбленной» стал лауреатом премии журнала «Москва» за лучшую публикацию года, а в театре им.
Роман «Конец века в Бухаресте» румынского писателя и общественного деятеля Иона Марина Садовяну (1893—1964), мастера социально-психологической прозы, повествует о жизни румынского общества в последнем десятилетии XIX века.
Начинается прозаическая книга поэта Вадима Сикорского повестью «Фигура» — произведением оригинальным, драматически напряженным, правдивым. Главная мысль романа «Швейцарец» — невозможность герметически замкнутого счастья. Цикл рассказов отличается острой сюжетностью и в то же время глубокой поэтичностью. Опыт и глаз поэта чувствуются здесь и в эмоциональной приподнятости тона, и в точности наблюдений.
В книгу включены две повести — «Горы высокие...» никарагуанского автора Омара Кабесаса и «День из ее жизни» сальвадорского писателя Манлио Аргеты. Обе повести посвящены освободительной борьбе народов Центральной Америки против сил империализма и реакции. Живым и красочным языком авторы рисуют впечатляющие образы борцов за правое дело свободы. Книга предназначается для широкого круга читателей.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Эти дневники раскрывают сложный внутренний мир двадцатилетнего талантливого студента одного из азербайджанских государственных вузов, который, выиграв стипендию от госдепартамента США, получает возможность проучиться в американском колледже. После первого семестра он замечает, что учёба в Америке меняет его взгляды на мир, его отношение к своей стране и её людям. Теперь, вкусив красивую жизнь стипендиата и став новым человеком, он должен сделать выбор, от которого зависит его будущее.
Писатель Дмитрий Быков демонстрирует итоги своего нового литературного эксперимента, жертвой которого на этот раз становится повесть «Голубая чашка» Аркадия Гайдара. Дмитрий Быков дал в сторону, конечно, от колеи. Впрочем, жертва не должна быть в обиде. Скорее, могла бы быть даже благодарна: сделано с душой. И только для читателей «Русского пионера». Автору этих строк всегда нравился рассказ Гайдара «Голубая чашка», но ему было ужасно интересно узнать, что происходит в тот августовский день, когда герой рассказа с шестилетней дочерью Светланой отправился из дома куда глаза глядят.