Малафрена - [31]

На старике были вдрызг истрепанные башмаки на босу ногу и некое подобие пальто или плаща с капюшоном, давно утратившего форму и цвет. В этот плащ он упорно кутался, несмотря на жару. Лицо у него было худое, даже костлявое. Из-под морщинистых век на Итале смотрели глубоко запавшие глаза, и взгляд их был поистине ужасен. Итале не сразу догадался, что перед ним слепец.

— Здравствуйте, дедушка, — сказал он осипшим вдруг голосом.

Старик пожевал губами, продолжая молча смотреть на него невидящими глазами, и вдруг быстро сказал что-то с сильным местным акцентом. Итале не очень хорошо его понял, но ему показалось, что старик сказал что-то вроде: «Далековато от дома забрался, парень».

— Это верно, — согласился молодой человек. — А вы, дедушка, случайно не знаете, где улица Слез Святой Магдалины?

Старик, не сводя с него глаз, снова что-то пробормотал и вдруг очень внятно сказал:

— Как же, знаю… — встал и, поплотнее запахнув свой потрепанный плащ, велел: — Иди за мной!

— Это далеко?

— На Маленастраде. Ну, как бы тебе объяснить получше… Да идем же!

Откашливаясь и все время что-то бормоча себе под нос, старик шустро зашагал по улочке, Итале двинулся следом. Во дворе, мимо которого они проходили, пронзительно орали дети — то ли играли, то ли дрались. Старик сердито погрозил им:

— Ну-ну-ну, раскричались тут… Вот я вас палкой-то угощу!

Он явно все-таки кое-что видел, потому что дорогу выбирал без колебаний и старался держаться поближе к Итале, что самому Итале не очень-то нравилось: от старика несло, как из помойки. На ходу он все время что-то рассказывал; Итале понимал примерно половину. Оказалось, что когда-то старик был портным, но потом почти ослеп, а зять, подлец, взял да и выгнал его из его же собственной мастерской! Далее последовала история о том, как росли цены и арендная плата за мастерскую. Голос у старика был скрипучий, надтреснутый, он размахивал перед собой скрюченными руками, то и дело пронзительно выкрикивая:

— Грязные жиды! Ох, грязные жиды!

Он то ли видел, то ли чувствовал, что Итале от этих криков испуганно шарахается в сторону, и тут же спешил его

догнать.

— Ничего, господин мой, потерпите, мы уже почти пришли. Вон, видите большую церковь? Это Санкестефан, а на ней василиск. Так, теперь сюда, молодой господин… — Они были у подножия холма, на котором высилось здание университета; улочки, извиваясь, карабкались по склонам, образуя немыслимый лабиринт. Кое-где они были соединены пролетами лестниц. — Вы подумали небось, что я слепой — так и заведу вас невесть куда, верно? — Старик остановился. — Вот она, Маленастрада-то.

Френин писал, что живет на улице Слез Святой Магдалины, но Итале никак не мог обнаружить — ни на углу улицы, ни на соседних домах — хоть какую-нибудь табличку с названием; ничто не говорило, что это именно та улица, которая ему нужна, но он был уже вполне готов любым способом избавиться от противного старикашки. Он сунул в скрюченную руку слепого четвертак. Пытаясь спрятать монетку в карман или еще в какое-то потайное место, старик выронил ее, и Итале пришлось нагнуться и отыскать маленький металлический кружочек. Старик стоял, слепой и жалкий, беспомощно озираясь; он, конечно же, не в состоянии был бы найти монетку, да и поднять ее сам не смог бы: пальцы у него были скрючены артритом. Итале отдал ему деньги и поспешил уйти.

Дом номер 9, напротив ломбарда — так писал Френин. Номеров на домах не было, зато ломбарда было целых два. Итале наугад заглянул в один из домов напротив первого ломбарда и в темном коридоре столкнулся с какой-то толстухой. В коридоре стоял густой звериный запах. Толстуха велела Итале подняться на второй этаж, и он стал послушно подниматься по лестнице, где кишели тощие, драные кошки, все как одна белые. На втором этаже он постучался, и дверь ему открыл сам Френин.

Знакомое широкое, чуть грубоватое лицо, родной голос, называвший его по имени, — Итале испытал пронзительную радость и облегчение. Они по-братски обнялись.

— Господи, как я рад снова видеть тебя, Дживан!

— Да ты входи, входи! — Френин старался вести себя более сдержанно. — Не то живо этих поганых кошек в квартиру напустишь. Ты почему же не написал, что приезжаешь?

— Я приехал на том же почтовом дилижансе, с которым собирался отослать письмо. Вчера вечером.

— А где ты остановился?

— У одного знакомого. Собственно, я с этим человеком в пути познакомился. Это барон Палюдескар.

— Так ты живешь на улице Рочес?! У брюквенного барона?!

— Ну, я не знал…

— Ничего себе! Хорошо же ты начинаешь!

— Да я понятия не имею об этой семье! А кто они такие? В дилижансе…

— Их имена можно встретить в каждой колонке светских новостей, которую, кстати, ведет Брелавай.

— Брелавай? — Поведение Френина начинало раздражать Итале: стал таким же всезнайкой, как и все здесь!

— Ну да, Брелавай публикуется в еженедельнике, посвященном жизни местного бомонда; он называет это издание «краснойскими сплетнями». У него есть деньги, любовница — наш Томас весьма преуспевает! — Френин сказал это довольно неприязненным тоном.

— А у тебя здесь просторно, — заметил Итале. Комната была действительно большая, хотя и с низким потолком; зато мебели практически никакой.