Малафрена - [153]

— Условия? — пробормотал Гвиде и повернулся к Лауре. — Скажи матери, что я еду в Партачейку. — Он обогнул Эмануэля, вышел за калитку и двинулся к конюшне.

— Но они, возможно, уже едут сюда, — беспомощно сказал Эмануэль ему вслед, понимая, что остановить Гвиде невозможно, и тут же прибавил: — Да ладно, бери моего коня, он и устать-то не успел. — Гвиде вскочил в седло и тут же исчез из виду, а Лаура, глядя ему вслед, зябко повела плечами и нервно рассмеялась.

— Как это странно! — сказала она. — Ты спешил сюда, чтобы сообщить нам об Итале, а мы стояли и рассуждали о доме, о дороге. Все это как будто уже было с нами. И я стояла вот так же, а ты верхом поднимался к этой калитке, чтобы сказать, что Итале скоро приедет… Словно одна и та же картина, повторяющаяся многократно…

— Где мама, детка?

— В доме. — Они так и шли — она по одну сторону ограды, он по другую. Лаура шла быстро, даже торопливо, но, прежде чем войти в дом, она остановилась и еще раз оглянулась на сад в ясном вечернем свете, на пламенеющие розы, на пустые дорожки.

Когда они все наконец приехали домой, Лаура совсем растерялась, совершенно позабыв, что Эмануэль предупреждал ее: Итале приехал не один, а с каким-то своим приятелем. Она не сразу даже сообразила, кто из этих молодых мужчин — ее брат, когда бросилась навстречу вынырнувшей из густой тьмы двуколке. Она была настолько взволнована, что понимала лишь, что бежит теплым летним вечером по короткой траве и какой-то высокий человек выпрыгивает из двуколки ей навстречу и обнимает ее и мать. Ну да, это же Итале, это ведь его синий сюртук! И она тоже обнимала его, и он казался ей худеньким и хрупким, как ребенок, но лицо его было теперь лицом настоящего мужчины. Неужели это ее брат? А кто же тогда тот, второй, с рукой на перевязи? И почему он держится в стороне?

— Добро пожаловать домой! — ласково сказала она ему, и он после мгновенного замешательства улыбнулся ей, и кто-то рядом громко рассмеялся. И сразу же ей стало хорошо и легко, и время точно вдруг повернуло вспять, и она опять стала прежней Лаурой, и это ужасное ожидание кончилось, и все наконец собрались дома… — Входите, входите же! — нетерпеливо звала она их — отца, брата и этого незнакомца.

Глава 2

Как-то в сентябре, когда день уже клонился к вечеру, Итале проходил мимо садов Вальторсы, где золотистый свет, просвечивая сквозь ряды деревьев, ложился ровными полупрозрачными полосами на тропу, чередуясь с темными тенями, и по этой полосатой тропе навстречу Итале шла его сестра Лаура.

— Письмо! — крикнула она. — Дядя письмо привез!

Подойдя к нему ближе, Лаура спросила:

— Ну что, виноград созрел?

— Да, завтра в Орийе уже начнем убирать.

Они вышли на дорогу и пошли рядом; Итале на ходу вскрыл конверт и стал читать, хмурясь от бившего в глаза низкого солнца. Письмо было из Солария.

«Дорогой Итале! Старый граф пишет, что ты дома. Я тоже. Меня освободили 20-го, я успел добраться до Колон-нарманы, но там меня взяли и в сопровождении целого отряда полицейских отправили обратно. Впрочем, после трех допросов освободили, но стоило мне буквально перейти через улицу — и меня снова взяли и допрашивали еще дважды. Теперь я уже неделю как дома, но не могу с уверенностью сказать, что там и останусь в ближайшие дни. Невеста К. написала мне, что у него было тяжелое сотрясение мозга, но теперь он быстро поправляется. В октябре они хотят пожениться. Ты, я полагаю, уже знаешь, что юному В. повезло гораздо меньше. Впрочем, кто знает: может, в конце концов и окажется, что ему-то повезло как раз больше всех. Я заходил к Дж. Ф. Он носит корсет, атласный жилет, часы на золотой цепочке, женат, у него маленький сын, и он даже не пригласил меня заходить еще. Не слышал ли ты чего-нибудь о Карло? Никто о нем ничего не знает с той вечеринки, и я все время думаю о нем. Я собираюсь продолжить занятия и получить право на занятия адвокатской практикой, поскольку, как я теперь окончательно понимаю, журналистикой не прокормишься. Пожалуйста, дай о себе знать. Поверь, я всегда остаюсь твоим преданным другом.

Томас».

— Это ведь от господина Брелавая?

— Да. А ты что, знаешь его почерк?

— Он регулярно писал нам, когда ты был в тюрьме. И это он сообщил, что тебя арестовали. Ему, должно быть, нелегко приходилось: он ведь не мог сообщить ни одной радостной вести; но письма у него всегда были очень хорошие.

— На, прочти. — Итале пришлось объяснить сестре, что означают инициалы в письме Брелавая. — К. — это Карантай, ну ты знаешь, писатель. Его ранили на улице Палазай во время стычки со стражей. В. — Верной. Один студент, наш друг. Его убили. Дживан Френин — мой старый университетский приятель. Он три года назад уехал на родину, в Соларий, и стал теперь богатым торговцем. Значит, они все-таки и Брелавая занесли в список… Бедняга! До чего же ему там одиноко, наверно!

— А кто такой Карло?

— О, это же Санджусто! Он подписывал материалы, которые присылал нам из Англии, псевдонимом «Карло Франчески». Должно быть, Карло — это одно из его настоящих имен.

— Ты ведь довольно давно его знаешь?

— Ну, мы познакомились в 27-м году в Айзнаре. Но по-настоящему я узнал его только в июле.