Макушка лета - [129]

Рассвирепевший от того, что его  з а с т у к а л и, Ергольский пробует совестить Касьянова:

— Врываетесь, как к себе домой. Вы же интеллигент, Федосий Денисович.

— Марат Денисович, — сухо поправляет его Касьянов.

— Никуда от вас не денешься! Соглядатаи, — всхрипывает Ергольский.

Оля, было прекратившая крутить ручку медогонки, вращает ее сильней, пытаясь заглушить голос отца.

Они молча возвращаются по той же дорожке. В тот момент, когда они сквозь кусты выходят на шоссе, к ним выскакивает Оля.

— Тетя Инна, не пишите о моем папочке.

Внезапное появление Оли, ее мольба, готовая сорваться в рыдание, вызывают жалость Инны.

— Девочка, не надрывай сердце.

— Обещаете?

— Твой папа...

— У нас в городе думают, что он герой... Как теперь мне жить?!

— Позор падет и на тебя. Но твой папа взволновал, огорчил и... обманул стольких людей...

— Марат Денисович во всем виноват.

— Марат Денисович чрезмерно долго прощал твоему отцу тяжелые проступки. Я понимаю: родным мы верим больше, чем посторонним. Но ты должна найти в себе силы склониться к тому, что правда и правота на стороне Марата Денисовича.

— Он сразу невзлюбил папу. После прыжка на мотоцикле.

— Оля, неправда это.

— Что ему будет?

— Впереди у него грозная пора.

— Товарищ Касьянов и вы, тетя Инна, простите ему.

— Не все зависит от нас.

— Все теперь от вас.

— Девочка, бывают действия, за которые человек отвечает перед отдельными людьми... Иди к отцу и скажи, что ему еще не совсем поздно перестроить душу. Из-за каши, которую заварил твой отец, Марат Денисович собирается уйти с завода.

— Обманываете.

— Мы не обманываем.

Оля повернулась, чтобы убежать. Инна приобняла ее за плечи, и они ушли.

Когда Инна возвратилась, Касьянов спросил ее, зачем — она возвращалась.

— Я узнавала у него, с какой целью Мезенцев уничтожил литейную установку.

— Ну?

— Дабы предотвратить расширение техносферы на родной земле.

— Да-да, он, как постепенно определилось из разговоров с его сторонниками, за сознательное ограничение географии человеческой деятельности. На данном этапе. А с начала третьего тысячелетия — за сужение географии человеческой деятельности. Поработал где-то человек, удалился. Там, откуда он ушел, образуется зона отдыха земли. И земля отдыхает столько, сколько ей потребуется для возобновления своих норм, почти что приближенных к первозданным.

— Как ты, Марат, к этому?

— Я за ускорение поисков во имя спасения человека и природы. Но я против индивидуалистических мер. Масштабные задачи лишь по силам огромным людским массам.

5

Квартира Касьяновых. Застолье. Здесь, кроме хозяина, — Инна, Готовцев, Ситчиков, Нареченисы, Булейко с женой.

И н н а (подняв фужер с вином). Я предлагаю тост за людей непокоя. У них доблестная, плодотворная жизнь. Она катализирует социальный и исторический прогресс. Их судьбы завидны, но это не означает, что они не знают тягот, гонений, клеветы и даже трагедий. Но они новаторы, и это обеспечивает им великую сопротивляемость и громадную веру. Утепленному счастью, забронированному от забот и опасностей, они предпочитают подвижническое счастье. Я пью за вас, Касьяновы, и за ваших друзей.

Хозяева и гости, за исключением Ситчикова, выпивают по фужеру шампанского.

Ситчиков полулежит в кресле. Он читает, и потому у него вид восторженного первооткрывателя.

Полязгивание вилок и ножей заставляет его поспешно вскочить.

— Повремените. Не в пище счастье. Я с утра не ел. Послушайте, что пишет Николай Константинович Рерих: «Приятель, опять мы не знаем. Опять нам все неизвестно, опять должны мы начать. Кончать ничего не можем».

Ему представлялось, что состояние, подобное тому, какое выражено в стихах Рериха, испытывают все присутствующие, а значит, они живут плодотворно и их развитию не угрожает опасность. Он был уверен, что они закричат, соглашаясь, но они безмолвствовали.

— Ага, зацепило! — тем не менее обрадовался Ситчиков: важно ощутить мудрость, потом она осуществится в благородных поступках, выражающих вечную оптимистическую неудовлетворенность человека своей деятельностью на земле.

Как бывает в застольях, где чай пьют только поздно ночью, перед расставанием, безмолвие не продолжалось и минуты. Наталья, которой казалось, что гости скучают, нажала клавишу магнитофона, и поплыло по комнате танго, навеивая дружественным душам чувство ласковой сокровенности. Подхватистый при звуках танца Антон Готовцев с вихревой легкостью подлетел к Наталье, и она приняла его приглашение на танго, взглянув на мужа, разрешающе приспустившего усталые веки.

— Не ревнуешь ли Маратика к достославной Инне? — спросил он ее в тревоге о собственной судьбе.

— Никогда он не любил меня так, как теперь. Понимаешь, словно у него произошло какое-то несчастье, которое он скрывает.

— Чудовищно утомился. Забери его... В общем, вам надо умотать куда-нибудь на отдых в местную глухомань.

— Даже ты всего не сознаешь!

— Никому не дано.

— Не разлюбила она тебя?

— Ее спроси. Типичное дитя усложнений нашего века.

— Теперь-то вы никуда не денетесь друг от дружки.

Встали и пошли танцевать Касьянов с Инной. Она благодарит его за то, что он задержал ее в Желтых Кувшинках. Хотя бы ради встречи возле реки с Анной Рымаревой следовало задержаться.