Максвелловская научная революция - [19]

Более того, с одной стороны, явления природы, будучи различными изменениями движения, могут отличаться друг от друга только по сложности. Поэтому единственный путь изучения природы – сначала выработать простые фундаментальные законы движения, а уже затем проверить, насколько эти законы должны быть усложнены для того, чтобы получить истинные картины Вселенной. Если этот подход правилен, то мы должны искать следы этих фундаментальных законов во всех разделах науки, и не в последнюю очередь среди тех продуктов органической жизни, которые являются результатами церебрации (обычно называемой «мышлением»). В этом случае, само собой разумеется, что сходства между законами различных классов явлений едва ли можно назвать аналогиями, поскольку это – всего лишь преобразованные идентичности.

Но если же, с другой стороны, «мы начнем с изучения законов мышления (абстрактных законов, а не физиологических законов логики), то эти явные аналогии станут всего лишь повторениями определенных необходимых моделей действия, к которым склонны наши сознания» (цит. по: Campbell & Garnett, 1882, p. 123).

Конечно же, это мышление в кантовских антиномиях неслучайно. Мы уже отмечали, что еще только приступая к занятиям в Кембридже и намечая как всегда обширную программу будущих исследований, Максвелл под пунктом 4 наметил «переработку системы Канта под углом зрения философии Уильяма Гамильтона». Учитывая то, что философия последнего создавалась в рамках шотландской философии здравого смысла, основанной на ридовском реализме, можно заключить, что Максвелл, как всегда, намеревался найти свой собственный путь – на этот раз между Сциллой кантовского априоризма и Харибдой шотландского реализма, основанного на здравом смысле. Эта попытка тем более казалась возможной в силу того, что оба направления исходили из жесткой критики скептицизма Давида Юма.

Для шотландской школы характерно принятие следующих положений (подробнее см.: Mertz, 1964; Olson, 1975).

(1) Все наши знания относительно истинны.

(2) Среди всех наших относительных знаний аналогии и модели занимают особое место.

(3) Это место аналогии и модели занимают по психологическим причинам. Для большинства исследователей понимание явлений природы требует использование моделей для «упрощения и организации знания».

Вообще для всей шотландской традиции характерны сильные психологические тенденции, которые в принципе допускают совмещение с логико-аналитическими традициями кантианства, что и имело место в случае максвелловской методологии.

Влияние шотландской философской традиции на кантианца Максвелла может быть четче выделено и точнее оценено при сопоставлении со взглядами другого кантианца, на которого работы шотландцев не оказали столь значительного влияния. Этим мыслителем, с которым Максвелл не мог не соразмерять свои работы, был ректор того кембриджского колледжа, который Максвелл закончил и в котором учился в аспирантуре. Речь идет о ректоре Тринити Колледжа Уильяме Уэвелле (1794—1866), английском ученом-энциклопедисте, физике и философе, консультанте Майкла Фарадея и Чарлза Дарвина, авторе классических монографий «История индуктивных наук» (1840) и «Философия индуктивных наук» (1847).

Несмотря на то, что Уильям Уэвелл по праву считается кантианцем, он по многим вопросам занимал по отношению к Канту независимую позицию, отмежевываясь от крайностей немецкого идеализма, как, впрочем, и от ультра-эмпиризма его британских оппонентов, включая Джона Стюарта Милля. (Неслучайно в XX в. интерес к творчеству Уэвелла возрос после разочарования в логическом эмпиризме).

В основе эпистемологии Уэвелла лежит утверждение о том, что все человеческое знание обладает двумя измерениями – «субъективным» и «объективным». В этом состоит «фундаментальная противоположность» (Fundamental Antithesis) всей философии: « в каждом акте знания … имеются два противоположных элемента, которые мы может называть Идеями и Восприятиями» (Whewell, 1847, том 1, p. 17). Мы видим, слышим и трогаем внешние вещи, но воспринимая их нашими органами чувств, мы связываем наши впечатления в соответствии с Идеями пространства, времени, числа, причины и т.д. При этом не только «каждое из этих измерений находится в конфликте с другим; но каждое изменяет и формирует другое» (Whewell, 1847, vol. 1, p. XI).

Таким образом, в процессе совершенствования процесса познания человеком мира две исходные противоположности постоянно взаимодействуют друг с другом. Поэтому, с одной стороны, «прогресс науки состоит в аккумулировании и комбинации фактов» (Whewell, 1847, vol. 2,p. 22), а с другой – «мы устанавливаем точные связи между явлениями, данными нам в опыте; знание этих связей, накопленное и систематизированное, и есть Наука» (Whewell, 1847, vol. 2, p. 36).

К проявлениям фундаментальной противоположности, получившей «большую известность в работах современных германских философов», относятся и противоположности между Необходимой и Экспериментальной Истинами, между Дедукцией и Индукцией, а также между Теорией и Фактом.

Уэвелл подвергает обоснованной критике Канта и всех немецких идеалистов (Фихте, Шеллинга и Гегеля) за чрезмерное выпячивание значения идеальной или субъективной компоненты, а Локка и все сенсуалистское направление – за преувеличение эмпирической, объективной компоненты. Подобно своему предшественнику по Тринити Колледжу – Фрэнсису Бэкону – Уэвелл выбирает «третий», промежуточный путь между Сциллой чистого рационализма и Харибдой ультра-эмпиризма. Как мы покажем в дальнейшем, это стремление к нахождению разумных компромиссов между крайними позициями будет характерно и для его ученика Максвелла.