Максимальная справедливость - [12]

Но, к счастью всех, в истории использования подобной конструкции был всего один-единственный инцидент, да и то, вызванный террористами, а не механической или программной неисправностью.

Крыша оказалась большой площадкой, оборудованной только верхушкой лифтовой шахты, да кое-где стоящими испарителями вентиляционной системы.

Макс стоял возле металлического метрового ограждения и смотрел через бинокль на город. Это было его одним из самых любимых занятий, хотя себе он бы в этом никогда не признался, рассматривая данный акт только как строгую необходимость, оправдываясь тем, что следит за правопорядком. На самом деле, он высматривал возможные источники возникновения угроз его личной безопасности, но прежде всего его личному времени. Ведь чем больше совершается правонарушений, тем меньше свободного времени остаётся у Макса, но здесь же и крылся парадокс — чем больше было свободного времени у него, тем дольше он смотрел в бинокль. Стоит заметить, что бинокль у Макса был превосходный, военного образца, позволявший разглядеть шов на одежде человека, стоящего в ста пятидесяти метрах от Макса, если, конечно, между ними была прямая видимость. Макс исследовал везде — следил за улицами и парками, заглядывал сквозь витрины магазинов, наблюдал за офисными крысами в высотках, даже смотрел в те окна жилых блоков, где их владельцы позволяли это делать, не устанавливая защитную голограмму. И, соответственно, видел всякое, в том числе, и неприличное, но в последнем он не находил как ничего предосудительного, так и особо интересного — он же не извращенец! Правда, если он замечал при этом какие-нибудь незнакомые и интересные позы, то без зазрения совести наблюдал за действом до тех пор, пока либо то не прекращалось, либо пока не запоминал её, после чего смело переводил взгляд куда-нибудь ещё. Пару раз, бывало, наталкивался на таких же, как и он, с биноклями, но в основном это были затворники, хикки, не выходящие из дома.

Современным системам наблюдения за общественным порядком Макс не доверял, по крайней мере, не полностью. И тот факт, что несколько раз Макс видел готовящееся преступление гораздо раньше, чем его предугадывала общегородская система, оправдывал все его действия и мысли, убеждая в собственной правоте.

— Макс? — громко спросила Настя, когда она вместе с Димой вышли из кабины. — Что ты здесь делаешь?

Двери лифта с тихим шипением захлопнулись, и лифт тут же укатил вниз.

— Слежу за порядком, — ответил Макс, не отрываясь от бинокля. — А что, этого разве не видно?

— Выглядит это совсем иначе со стороны, — пробормотал Дима так, чтобы его услышала только Настя.

— Я нашла свидетеля, — сказала прокурор. — Вот только он в «Аэропонике».

— Заключённый? — переспросил Макс. — Другого нет?

Настя помотала головой и посмотрела на Диму. Тот осторожно подошёл к краю крыши с закрытыми глазами и, уверенно и непринуждённо коснувшись бортика, распахнул глаза. Его виду предстал город, точнее, его беднейший район в лучах закатного солнца. Серые металлические здания, острыми и тонкими как рыбьи кости торчавшими из забетонированной земли, окрасились в золотистый цвет. Окна офисов, а так же немногочисленные окна жилых блоков, где владельцы не прикрывались голографическими изображениями, бликовали, отражали лучи заходящего светила, слепили глаза. Большинство домов было на пару десятков этажей ниже, чем административное здание, где располагалось местное отделение полиции, но примерно каждое двадцатое здание гордо возвышалось над остальными. Два самых высоких здания города располагались всего в десятке километров отсюда — чуть более низкий по сравнению с собратом «ДаркТауэр», и рядом с ним, в паре кварталов, «УайтТауэр». Триста этажей на двоих, и оба стилизованы под свои названия, и оба принадлежат корпорации «Астол». Голографическую эмблему «Астола», гигантский зелёно-чёрный компьютерный чип с отходящими контактами-паутиной, было видно в небе над башнями даже сейчас, но ясной ночью её заметно куда сильнее.

Дима расслабился: если не приглядываться к зданиям и забыть о том, где он находится, то вид вполне можно назвать если не красивым, то достаточно привлекательным. Но этот урбанизированный, серый, грязный район не идёт ни в какое сравнение с тем, где ещё позавчера жил он. Придётся привыкать.

— Ты как? — поинтересовалась у него Настя.

— Привыкну, — с толикой горечи в тембре ответил тот.

— Хватит сопли жевать! Поехали! — скомандовал Макс.

Он выключил бинокль, сложил его до практически плоского состояния, сдвинув несколько деталей — они тут же изменили свою форму таким образом, чтобы сам бинокль превратился в тонкий параллелепипед, — и положил его во внутренний левый карман своей кожаной куртки, туда, где сердце. Это было сделано из расчёта, что если кто решит пальнуть ему в сердце, то первый выстрел попадёт в несчастное устройство, а не в биологический моторчик Макса. Хотя прецедентов до сих пор не было.

Они вызвали лифт, прождали его около минуты, после чего спустились в подвал и сели в служебную полицейскую машину, одну из тех, что приметил при их знакомстве Дима. Он привык, что в предыдущем его участке транспорт на время службы выдавали в личное пользование, а не вот так, как здесь — если другая группа не заняла машину, то подходи и пользуйся. Было в этом что-то неправильное. А вдруг возникнет инцидент, а свободных машин не будет? Телепортационными системами хоть и боязно пока пользоваться (тебя же дезинтегрируют в ней, а потом собирают заново — страшный и непонятный процесс!), но даже те здесь не встречались пока ещё. Во всём городе были установлены только две телепортационные точки, да и то, ими никто не пользуется из страха. А полностью заменить транспортную систему на подобную слишком дорого даже для Земли. Такое сделали только в небольшой колонии на Марсе, да и то, смирившись с убытками и списав всё на «мы только в рамках эксперимента». Как говорится, авось приживётся, а там глядишь — и остальные подтянутся.