Максим Максимович Литвинов: революционер, дипломат, человек - [146]

Литвинов понял, что он уже не в силах изменить положение. И тогда он пишет в правительство заявление о немедленной отставке. Но когда заявление написано, начинается внутренняя борьба: подать или не подать? Не будет ли трусостью уход с поста в такое сложное и тревожное время? Достойно ли это? Но с другой стороны, этот проклятый вакуум. Ему уже не доверяют. Вероятно, за его спиной предпринимаются какие-то действия, за которые он отвечать не может и не должен. Значит, надо подавать заявление. Но что важнее – остаться до конца на посту или уйти, что достойнее и принципиальнее? Он размышляет… И не подает заявления, прячет его в сейф. Он остается на посту.

После выхода СССР из Комитета по невмешательству Литвинов из Москвы никуда не выезжал. Он ведет переговоры с англичанами. В конце марта в Москву прибыла японская делегация, с которой Литвинов ведет переговоры по вопросу о режиме рыболовства в дальневосточных водах. Японцы пытаются выторговать наиболее благоприятные условия, тайно надеясь усилить шпионаж против Советского Союза. Литвинов, выполняя указания правительства, не идет ни на какие уступки, сводит на нет их условия.

Внешне он так же спокоен, методичен, подтянут, как всегда, от него ничего не ускользает, и он быстро реагирует на действия своих партнеров по переговорам. Не теряет самообладания, все так же ровен с окружающими, внимателен к родным и близким. 3 апреля 1939 года Литвинов пишет жене в Свердловск, где она вела курс английского языка: «Милая, получил твое письмо сегодня и спешу послать тебе несколько строк вместе с грелкой. Меня тревожит твой бронхит, ведь у тебя он уже был этой зимой, и я знаю, как это прилипчиво. Постарайся во что бы то ни стало от него отделаться и до тех пор не выходить из комнаты, иначе он может держаться месяцами. Помнишь тот год, когда у меня был бронхит целое лето, и только в Меране я от него отделался». Но накопившееся напряжение ищет выхода: «Только теперь, когда мы наконец подписали рыболовное соглашение, я почувствовал, как я устал – до изнеможения. Японцы меня измучили. Настоящая чума. Несколько раз мне приходилось брать себя в руки, чтобы не надавать им пощечин. Рад, что кончилось.

У нас здесь гостила четыре-пять дней британская делегация. Глава – типичный представитель государственных кругов нахального образца, его жена англизированная американка. Очень энергичная и жадная до развлечений. Каждый вечер ходила в театр… «Лебединое озеро» с Улановой привело их в настоящий восторг. Все они были очарованы сверх всякой меры. Но как я хотел бы отдохнуть несколько дней, хотя бы на даче – в особенности теперь, когда весна так быстро надвигается!»

Догадывался ли тогда Литвинов, что скоро ему придется отдохнуть, но только не несколько дней, а около двух лет? Домой он возвращается мрачным.

Апрель был заполнен напряженной работой. Литвинов принимал иностранных дипломатов, вел переговоры, совещался с членами коллегии, принял сотрудника, назначенного на дипломатическую работу в Монгольскую Народную Республику, подробно говорил с ним о его задачах, давал советы, пожелал счастливого пути.

В конце апреля произошел эпизод, приобретающий особый смысл в свете последовавших событий. Утром 27 апреля Литвинова вызвали к Сталину. Вызвали не одного, вместе с полпредом в Лондоне Майским, (который тогда находился в Москве. Обсуждался вопрос о переговорах с англичанами и французами. Майский свидетельствует: «Впервые я увидел, как сложились отношения между Литвиновым, Сталиным и Молотовым. Обстановка на заседании была накалена до предела. Хотя Сталин выглядел внешне спокойным, попыхивал трубкой, чувствовалось, что он настроен к Литвинову чрезвычайно недружелюбно. А Молотов буйствовал, непрерывно наскакивал на Литвинова, обвинял его во всех смертных грехах».

Что же послужило поводом для недовольства? Дело в том, что, направляясь из английской столицы в Москву, Майский сделал остановку в Хельсинки, где нанес визит вежливости министру иностранных дел Финляндии Эркко, бывшему в 1929–1932 годах послом в Москве. Во время беседы Эркко спросил у Майского, что он думает о европейской ситуации. Майский в общей форме ответил на вопрос. Так он всегда поступал в Лондоне во время бесед с дипломатами. Содержание беседы Майского с Эркко проникло в печать, и этот факт был использован, чтобы упрекнуть Литвинова в том, что его сотрудники «распустились».

– Какое Майский имел право разговаривать с Эркко? – резко спросил Сталин.

– Товарищ Сталин, это обычный разговор двух дипломатов, и от такого разговора он не мог уйти, – ответил Литвинов.

Сталин промолчал. На следующий день Майский выехал в Лондон. Встреча со Сталиным и Молотовым оставила у него тяжкое чувство горечи и недоумения. Но он не мог предположить, что судьба Литвинова как народного комиссара уже решена. 3 мая в Лондоне Майский присутствовал на большом дипломатическом приеме. К нему подошел китайский посол в Лондоне.

– Вы уже знаете новость? Литвинов ушел в отставку! – сказал он.

«Я ошеломленно посмотрел на китайского дипломата», – свидетельствует Майский.

Вот что произошло в те дни в Москве.