Максим Грек - [30]

Для мятущейся человеческой души необходима надежная опора в виде правильного учения. Максим рассматривает важнейшие этические концепции, как древние, так и ему современные. Эллинское язычество не может служить примером, ибо чему могут научить Зевс, «бесяся похотию блудной»; «богини сварящася яблока деля златаго» (знаменитый суд Париса); «ниже боги между собою бои составляюща и копия друг на друга мечущи» (14, 1, 68). Вся эта пестрая толпа олимпийцев, нравы которой столь близки нравам не безупречных, в христианском понимании, древних греков, далека от образца, нравственного поведения. Не принимает афонец этических концепций Хрисиппа (за «гордость излишнюю») и Эпикура (за стремление «наслаждатися всяким образом»). Отрицает мыслитель и мусульманскую доктрину, «агарянскую прелесть», за то, что она соблазняет людей в. райское блаженство плотскими радостями: плодами, благоуханиями и прелестными гуриями. Исследуя генеалогию морали, Максим по библейской традиции «первым в человеческом естестве» грехом считает гордость «первозданного Адама».

Наиболее обстоятельно Грек анализирует иудеохристианскую линию морали в лице Авраама, Моисея и Христа, «законоположников жительству богоугодному». Праотец Авраам, идолов сокрушив, установил монотеистическую веру, и через него бог восстановил союз с людьми, утраченный Адамом и Евой. Бог дает Аврааму «закон ненаписан», а позднее пророк и вождь еврейского народа Моисей получает от господа «закон написан в скрижалех» с начертанными на них заповедями. Но этот закон, хороший для одного народа, не носит вселенского характера. Возникшее на его основе и в борьбе с ним христианство приобретает характер мировой религии. Христос пришел не «разорити закона… но исполнити», сделать его лучше — «несовершена суща совершити». Закон Моисеев как закон карающий борется не с причиной зла, а с efto последствиями («концы точию греховныа казни подлагает»). «А Новаго завета евангельскый закон и самая начала предизочтеных грехов повинны являет страшному оному судищу» (там же, 83). Максим приводит известное изречение Христа о греховном помысле: «…всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с ней в сердце своем» (Матф., 5, 28). Это стремление бороться со злом на самой ранней стадии — в умах и сердцах людей — делает евангельское учение, по мысли афонца, наиболее совершенным.

Размышления Максима Грека основываются на христианской морали, которая для своего времени и тогдашнего общества сыграла несомненную роль.

В смысле отвлеченного философствования античность была выше, но в настойчивом утверждении морали, сколь бы ограниченной она нам ни виделась, средневековье оказалось сильнее. Иустин Философ, испытавший учения стоиков, перипатетиков, пифагорейцев, платоников, был поражен словами одного старца, обратившего его в христианство: «Так ты любитель умствований, а не дела и истины? И не заботишься более быть деятельным мудрецом, а не софистом?» (62, 147). Ведь и марксизм возвысился над многими философскими системами XIX в. во многом благодаря обращению к практике, что четко выразил Маркс в известных «Тезисах о Фейербахе».

Максим Грек всей своей жизнью, особенно в суровых испытаниях, постигших его в России, убедительно показывает, что не отвлеченное теоретизирование, а практическое исполнение своего нравственного долга есть утверждение правоты исповедуемых идей; что истинной может считаться лишь та философия, которая занимается не бесплодным мудрствованием, а учит человека добродетельной жизни. Он призывает к нравственному бодрствованию, к борьбе во имя добра. Не следует уподобляться, по словам Гомера, тому «мужу несмыслену», который, лишь попав в беду, «егда уж не может пособити себе», вспоминает о морали. Но следует, стойко борясь с трудностями, не предаваясь унынию (ибо оно тоже грех), идти к добру. Легкая жизнь, «просторный путь», ведет к погибели, а трудная, «тесный путь», приводит к спасению: «Тесным путем шествуй всею ногою, да сподобятся ноги твоя стати на пространном небесном отечестве» (14,2, 21). Такова диалектика жизни: преодоление трудностей делает человека стойким и более совершенным, а беззаботное существование ведет к деградации личности, ее нравственному упадку.

В рукописном сборнике, где содержится переведенный с латинского языка «Тропник», название которого указывает на истинную тропу спасения, есть многозначительная приписка, сделанная русским переписчиком. Вдвое большими буквами, чтобы подчеркнуть значимость слов (палеографические особенности в рукописных книгах имеют нередко содержательный смысл, их используют для акцентирования наиболее важных мыслей — встречается, например, выделенное чернилами красного цвета определение философии), писец выражает такую мысль: «И се есть истинный философ, иже кто душу свою спасет от веяныя муки. И се есть чюдный мудрец, иже кто свободитъся от сетей бесовских, сему лепо есть ревновати» (119, л. 176 об. — 177). Максим близок к подобному представлению о философии и философах. И не только он. Этическое учение как вершина философии выделяется многими мыслителями, например Петраркой, считавшим, что «предпочтительнее стремиться к добру, чем познавать истину» (16, 50). В Новое время к этому присоединяется Кант, а в XX в. — Альберт Швейцер. Речь идет, таким образом, о своеобразном этически акцентированном понимании философии, проходящем через всю историю ее развития.