Макей и его хлопцы - [25]

— Шубу даю не совсем. Это деду Петро.

— Устали, хлопцы? — шагая с отрядом, спросил Макей.

— Ничего, товарищ командир! — ответили ему сразу несколько голосов.

Свиягин, удобно устроившись в санках, задремал, Он очнулся от громового голоса командира;

— А ну, хлопцы, песню!

Отряд подходил к своему лагерю. Демченко и Алексей Байко запели про Ермака. Их дружно поддержали. Песня росла, ширилась, сурово повествуя о давних событиях, о доблести и славе наших предков. С этой песней и вошли в расположение лагеря. Часовые с завистью смотрели на проходивших мимо товарищей, на конников, промчавшихся на рысях через посты.

— Ну, как? — спрашивали остававшиеся в лагере, сгорая от нетерпения скорее узнать обо всём, что сумели сделать макеевцы.

— А вы тут как? — уклонялись от ответа участники боевой операции.

— Да вот стоим.

— Ну и стойте.

— Нет, без смеху, товарищ Байко. Это чьи санки‑то, в которых Свиягин проехал?

— Наши.

— А были чьи?

— Вот чудаки, и были наши. Директору совхоза «Большевик» принадлежали.

— А как побили немцев?

— Да ничего побили, подходяще.

От кухни на усталых партизан пахнуло дымом и пригорелой картошкой. Ребята потянули носами и заулыбались. Подошли «батькй» — Илья Иванович Сьирид, Антон Михолап и дед Петро. Макею доложили, что мельница готова.

Последнее время важным событием в отряде, волно–еавшим всех партизан, была мельница, которую устанавливали Свирид и Михолап. Жернова они привезли из Замачулья, где немцы сожгли обе водяные мельницы и все ветряки, чтобы лишить партизан провизии. Макей и комиссар сказали, что зайдут посмотреть на мельницу, а пока велели убрать лошадь, на которой приехал Ропатинский.

— Да вот и он, легкий на помине.

Ропатинский шёл, широко улыбаясь. На руке у него висела багровая от заходившего солнца лисья шуба. Обращаясь к деду Петро, он сказал смущённо:

-— Вот тут мы тебе, деду, шубу привезли.

Дед Петро, не трогаясь с места, искоса, явно недоброжелательно смотрел на красный пушистый мех шубы.

— Хороша шуба, — сказал, усмехаясь, Свирид, трогая рукой мех. Нельзя было понять, смеется он или говорит серьёзно.

Дед Петро вдруг распалился. Выдохнув струю дыма, он сердито сказал, смотря исподлобья на Илью Ивановича:

— Коль хороша, то и возьми себе. Я с господского плеча ничего еще не носил, в лакеях не служил.

— Эх, какой ты обидчивый, дед! А я разве был лакеем?

— Раз не хотите, я отдам её Даше, — сказал, чему-то обрадовавшись, Ропатинский и пошёл к землянке Макея, откуда как раз в это время выходила Даша. И вдруг он замер на месте, не произнеся ни слова. Краска залила его длинное бледное лицо. Даша, смеясь,, подошла к нему и бесцеремонно взяла шубу.

— Спасибо, миленький, — засмеялась она и, толкнув ласково юношу, сказала:

— Иди! Домой иди, к себе!

А сама убежала с подарком в землянку.

Разведчики без нужды еще долго суетились–вокруг захваченных отрядом лошадей, смеялись и о чём‑то спорили, забыв про еду.

XVIII

Бабку Лявониху Макей уже не застал в лагере и пожалел об этом. Ему казалось, что он не всё сказал для передачи Броне. Надо бы, конечно, сказать Броне о том, как, по её совету, партизаны уничтожили группу фашистов. Впрочем, она об этом, наверное, уже узнала: быстро и далеко бежит партизанская слава. Да и сами немцы не смогли бы скрыть гибели главы города Бобруйска. Теперь надо ждать нового притока в партизаны. После каждой такой победы в народе растёт и крепнет вера в партизан, усиливается стремление внести свой посильный вклад в дело освобождения Родины. Конечно, гитлеровцы постараются отомстить партизанам. После каждого поражения они посылают карательные отряды. Надо и теперь ждать этого. Но Усакинские леса с их непроходимыми дебрями, где, что ни дерево, то чудо–богатырь в два–три обхвата толщиною, с непролазными зарослями можжевельника, с причудливым нагромождением бурелома, с топкими болотами, словно нарочно были созданы для советских партизан, Болота теперь замёрзли и немцам можно будет воспользоваться этим. Но как только наступит весна, эти болота превратятся в настоящие западни: человек мгновенно затягивается в вязкую и топкую болотную пучину.

В этих лесах нашли себе убежище небольшие партизанские группы, в 70–80 человек каждая. Со многими из них Макей установил связь, стремясь более слабые группы взять под свое влияние. Давно он вынашивал мысль о создании партизанских бригад для ведения больших боевых операций. Особенно близкие связи удалось установить с отрядами Бороды (Павлова), Перестенки (Березовцев), Свистунова, Белоусова, Грацианова, Изоха и Османа. По боевым качествам славился отряд Белоусова, стоящий на пути из Могилева на Белыничи. Быстро рос этот отряд. Военнопленные, бежавшие из Могилевского концлагеря, рабочие Могилевских заводов, служащие, интеллигенция, скрываясь от фашистских захватчиков, попадали на заставы белоусовцев и умножали ряды этого отряда. Ждал пополнения и Макей, разбросавший сеть своих застав в Усакине, Ушивце, Тереховом Бору, Заличинках, в Долгом и даже в Замачульи и Березовом Болоте. На трёх главных лесных дорогах, шедших в партизанский лагерь, он поставил посты. Пользуясь всеми этими щупальцами, Макей наблюдал за поведением врага, ограждал себя от возможных случайностей, которыми так изобилует партизанская жизнь, вербовал в отряд людей, идущих в партизаны.