Макаровичи - [25]
И тихо уже слюняво смеялся. Рявкнув, замолк орган.
- Кто смел? Кто смел? Зачем? А, да...
Подошел. Завел машину на полный завод. И хромал, маршировал опять. И проходя мимо стола, наливал в звенящую рюмку.
- Копеечку... Копеечку.
И задыхаясь, лил коньяк на шелковый газон бухарского ковра. И гудел-гремел и призванивал орган. И уже темнело там, вверху, под темными стропилами потолка. И цепь византийской люстры-фонаря будто спускалась из ниоткуда.
- Макар Яковлевич и господин Гервариус.
- Что? Как? Вместе?
Порознь изволили приехать.
- Макару Яковлевичу сказать, что болен, что болен, понимаешь. А Гервариус пусть ждет внизу, внизу. Пока позову... Да... Да... Куда? Ты так, чтоб Макар Яковлевич не слыхал... Ты Гервариуса у подъезда задержи, пока...
- Помилуйте, знаю-с...
И бесшумно исчез.
Сел Корнут в кресло. Успокоенною рукою, перстнями украшенною, налил коньяку в чистую рюмку, но не пил. Грусть, издалека налетевшая, туманным облаком сумеречным закрутилась, молитвенно-грустно шептать что-то хотела. И тихо стала клониться голова Корнута в сон, где нет на полях белых ни золота, ни горбатых людей, где хорошо. Но хорошо там лишь первые миги. В тихую страну, в белую, в тихую, где на чем-то лампадка висит, лампадка образная, хочет проникнуть кто-то. И жуткое царапанье. И просовывает рожу свою Смерть-скелет.
- А, вот вы где, ваше высокопревосходительство!
И волочит за серебряную ручку черный гроб.
И голову Корнут откинул на высокую сафьяновую подушку. Моргает часто. Pince-nez разыскал. Нахмурился. Недрожащею рукою рюмку к губам донес. На часы посмотрел. Встал поспешно. Мысли своей новой улыбаясь, в кабинет прошел. Оттуда в спальню. Позвонил.
- Одеваться! Матвей!
До пояса оголенного, обтирал его мокрою губкой семнадцатилетний Матвей, красивый, розоволицый. И ласково по горбу гладила губка. И на слабых ногах пошатываясь, ласково-важно приговаривал Корнут любимцу своему:
- Потише, Матвей!
Все чистое надел на горбатого хозяина Матвей. Перед зеркалом гардероба стоя и духи на себя брызгая, Корнут:
- Сбегай, голубчик. Рюмочку коньяку мне сюда. Да этому нотариусу Гервариусу прикажи в столовую пройти.
В тужурке своей синей юноша розовощекий, припомаженный, улыбающийся заскользил-побежал.
Чинно по ковру ступая, чуть пошатываясь, Корнут футляры разноцветные с орденами и медалями вынул, раскрыл. И медлительно-любовно перед зеркалом себя украсил. На возвеличенного там вот, в стекле представшего, на гордого взглядом гордым поглядел.
- Нотариусу Гервариусу приказ отдан. Изволили проследовать. И что-то про себя бормочут. Похоже, что ругаются. Коньячку пожалуйте.
Улыбающийся мальчик балованный поднос серебряный с рюмкою протягивает.
- Корнут Яковлич! Что же это вы ордена скидываете? Надели и скидываете?
- А мы один, пожалуй, оставим. Один. Да. Вот этот.
- А что же те-то? Красиво как. Пусть бы невеста полюбовалась.
- А ты почем знаешь, что я к невесте?
- Да уж как же-с. К Оконциковой, к Марье Александровне.
- Дурак. Вот и не угадал. Горшкова Ираида Захаровна. Горшкова, а не Оконникова. Кто тебе про Оконникову наврал? Кто?
- Не упомню. А только Горшковы что же-с! Капиталец их махонький... И к тому же-с... хи-хи... Горшковы - горшок-с... неблагозвучно-с и даже можно сказать неприлично.
- Дурак! Разве я ее фамилию приму? Забыл? Да ее кличка аки воск от лица огня...
- Забыл-с. Это точно.
Внезапную мысль, огненно пронесшуюся, почуял Корнут в себе и медленно произнес:
- А может, и не Горшкова. Может, я с тобою шучу. И чего вы все сплетнями занимаетесь? Ты-то чего! Ты-то чего! Все на кухню тебя тянет? На кухню? Тары-бары про хозяина растабарывать, да? На кухню да на конюшню? Да? Я тебя! На кухню вот и сгоню! Кухонным мальчишкой и будешь. Или под конюхом. Что? Хочешь? Хочешь? Да?
- Да я что же, Корнут Яковлич!
И захныкал.
- Да! Да! А то, что ты, сплетник, хоть бы коньяк подавать научился. Что ты рюмку приволок? Где графин? Или бутылку должен. Если я вторую рюмку захочу?
- Я сбегаю. Да вы одну приказывали.
- Стой. Одну приказывали? Одну приказывали? Кто же тебе, дурак, прикажет: принеси две рюмки коньяку? Кто, коли для одного человека? А где лимон? Хорошо, что я лимону не хочу. А если бы я захотел. А? Какой порядочный человек без лимону коньяк пьет?.. То есть... Пошел! Пошел к буфетчику. Пусть втолкует тебе дураку.
У дверей осмелел опять Матвей. Улыбчиво-робко:
- Да ведь я у вас, Корнут Яковлевич, не при столе служу. Могу и не знать. И потом-с...
Подступил к Матвею Корнут.
- И потом-с... И потом-с?.. По роже вижу, что и потом-с. Молчать! Дурак! Камердинера из тебя готовлю. Камердинера настоящего. А знаешь, что такое камердинер? Камердинер - министр двора! Камердинер должен... Некогда мне. Пошел к буфетчику! Пошел! Расспрашивай, учись. Да про дело расспрашивай, а не тары-бары растабары, черт тебя возьми... Завтра у буфетчика спрошу. Я тебя вышколю! И помни ты: чуть слов слушаться не станешь, бить буду. Бить буду! А не сам, так няньке скажу. Вырастешь - спасибо скажешь. Да. Да... Пшел! А на то не сметь намекать.
Появившегося в дверях столовой хозяина нотариус Гервариус встретил жестами отчаяния глухонемого. Раскидывал громадные руки свои, с треском сталкивал их, рожею своей являл недоумение, кривлялся всячески перед спокойно садившимся в кресло Корнутом. Молчали. Повалился на оттоманку нотариус Гервариус и завизжал, космы свои трепля:
