Макамы - [34]
Говорит Иса ибн Хишам:
Мы просили Бога его сохранить и новые встречи с ним подарить. Звездочет провел у нас несколько дней, развлекая нас речью узорной своей, но о чем бы он с нами ни говорил — все за милости Халафа благодарил, и его красноречивые излияния восхваляли царевы благодеяния.
ХАЛАФСКАЯ МАКАМА
(тридцать восьмая)
Рассказывал нам Иса ибн Хишам. Он сказал:
Когда на меня возложили управление Басрой, туда из столицы вниз по Тигру пришлось мне спуститься. На корабле был со мной юноша, казавшийся воплощением здоровья и красоты. Он обратился ко мне с такими словами:
— Хоть я неизвестен в дальних краях, но когда речь заходит о серьезных делах, я один равен тысяче, говорят, и могу заменить собой целый отряд. Я хотел бы слугой твоим доверенным стать и во всем тебе помогать, но для поддержки просьбы моей нет у меня благодетеля, покровителя и радетеля.
Я сказал:
— Твой ум и твои добродетели — лучшие за тебя радетели, а твои достоинства сильнее любого воинства. Хочу я, чтоб ты товарищем мне служил, со мною и радость и горе делил.
И мы поплыли дальше, а когда прибыли в Басру, он вдруг исчез на несколько дней. Очень горько я о нем горевал, повсюду его искал, а найдя, спросил:
— Друг мой, куда же ты сгинул, что тебе не понравилось, отчего ты меня покинул?
Он ответил:
— Обида, как огниво, высекла огонь в моей груди. Если тушишь пламя — оно слабеет и угасает, а оставишь — взметывает и все вокруг поджигает. Если одна за другой капают капли в сосуд — в конце концов они через край перельют. А упреки, что сыплются со всех концов, яйца откладывают и выводят птенцов. Кроме даров, есть ли силки — благородного удержать? Кроме грубости, есть ли бич, чтобы его прогнать? Во всяком случае, мы смотрим на благородного одобрительно, на негодного смотрим презрительно. Если мы длинный нос от кого-нибудь встретим, слоновьим хоботом сразу ответим. В ком неприязненность углядим, того задешево продадим. Для того ль ты меня растил, как цветок, чтобы твой слуга с корнем выдернуть мог? Для того ли я куплен по цене дорогой, чтобы проданным быть твоим же слугой? Познается книга по заглавию своему, человек же — по тем, кто служит ему. Если слуга грубил мне по твоему приказу, то чем заслужил я? Ответь мне сразу! А если ты об этом не знаешь — значит, челядью не управляешь!
Говорит Иса ибн Хишам:
Затем он пошел прочь, а я последовал за ним, стараясь склонить его на свою сторону, разговаривал с ним любезно и заставил его вернуться. Правда, сначала он поклялся:
— Я не пойду на водопой вместе с тем, чье общество мне неприятно!
И тогда я обещал ему полное уважение.
НИШАПУРСКАЯ МАКАМА
(тридцать девятая)
Рассказывал нам Иса ибн Хишам. Он сказал:
Однажды в Нишапуре я присутствовал на пятничной молитве. Когда она закончилась, мимо меня прошел человек в судейской шапочке и суннитской чалме[145]. Я спросил у одного из молившихся рядом:
— Кто это?
И услышал в ответ:
— Это моль, что одежду сирот пожирает, саранча, что на чужие поля нападает. Это вор, на вакфы[146] нацеленный, курд, в победе над слабым уверенный[147]. Это волк, что бросается на людей, пока они молятся и бьют поклоны, это грабитель, который использует свидетелей и законы. Напялил он шапку судейскую, а веру принял злодейскую. Ходит он в тайласане[148], на праведника похожий, а язык и руки испачкал ложью. Усы он укоротил[149], а силки свои удлинил. Для красивых речей он рот раскрывает, а за речами дурные мысли скрывает. Побелела у него борода, лицо же — сплошная чернота. Свое благочестие выставляет он напоказ, но любая просьба у него встречает отказ.
Я сказал:
— Да проклянет его Бог. А ты кто?
— Меня прозывают Александрийцем.
— Речи твои — совершенство, слушать тебя — блаженство. Да напоит Бог землю, тебя взрастившую, и племя, тебя вскормившее. Куда ты направляешься?
— К Каабе[150].
Я воскликнул:
— Вот совпадение! Значит, и дальше ждет меня угощение! Ведь нам с тобой по пути!
Он возразил:
— Не может этого быть, ведь я подымаюсь к Хорасану, а ты идешь вниз, к Ираку.
Я удивился:
— Как это ты собираешься идти в Мекку через Хорасан?
Он ответил:
— К той Каабе, куда я иду, не паломники направляются — к ней бедняки стекаются; идут они не в священные города, а туда, где готова для них еда. В этот дом не животных ведут на заклание — там голодным оказывают внимание. Не с молитвою к кибле[151] той обращаются, а щедрых даров дожидаются. Эта Мина[152] не та, где паломники собираются, а Мина, в которую гости съезжаются.
Я спросил:
— А где же находится такое замечательное место?
И он продекламировал в ответ:
