Махтумкули - [47]
— Успокойтесь, люди, то, что вами заработано, не пропадет, сполна получите, не надо лишь ссориться друг с другом. Как говорится, действующие сообща любого врага одолеют, а у нас врагов много. Вон иомуды опять на наши пастбища позарились…
Махтумкули гневно прервал его:
— Не надо, сердар-ага! Теперь вы намерены столкнуть нас с иомудами?
— Не собираюсь сталкивать, сами они напролом лезут, — буркнул Карли-сердар.
— Не надо, сердар-ага, — повторил Махтумкули. — Сперва по вашей милости люди были втравлены в сечу с кизылбашами, потом — с курдами. Теперь вы хотите столкнуть брата с братом. Не играйте на доверчивости людей, сердар-ага!
Карли-сердар насупился, поиграл плеткой.
— С каких это пор иомуд твоим братом стал?
— Он всегда им был!
— Может, и кизылбаш твой брат?
— И кизылбаши такие же люди, как и мы. Все мы рабы аллаха. И если один другого бить и грабить станет, один народ уничтожать другой народ, то ничего хорошего не получится и не будет нам оправдания перед аллахом.
Сдерживая раздражение, сердар заговорил более спокойно:
— Давай, поэт, не станем поднимать пыль на льду. Зайду к твоему родителю, там и побеседуем не горячась. Как бы мы ни относились друг к другу, конечная цель у нас общая… Эй, вы там, отведите этого беднягу домой!
Нукеры подхватили Ягмура под мышки, повели. Он загребал пыль непослушными ногами — здорово, видать, досталось парню от осатаневшего Адна-хана.
Люди постепенно разбрелись. Карли-сердар направился в в юрту сына.
Адна-хан смотрел затравленно, грозы ждал, но отец больше не склонен был драться, только пробурчал:
— Бездельник! Сколько раз говорил тебе, чтобы не порол горячки! Из-за пустяков собак на себя натравливаешь, врагов лишних наживаешь. Я одним волоском всем им горло могу перерезать, да терплю! И ты терпи, дурак, не распускай руки, головой прежде думай, хитрить научись. А что поучил я тебя, так за дело: не бегай от раба, не показывай толпе своего страха и неуверенности — стреляй, если вытащил пистолет. Понял?
— Понял, отец, — прижал руку к груди Адна-хан.
— Ну и хорошо. А теперь распорядись, чтобы к кибитке Ягмура трех упитанных овец отвели. Трех, а не двух! Ну?
— Понял, отец.
Но жизнь идет своим чередом и требует, чтобы ты принимал в ней посильное участие. Попробуй поспорить с ней, попробуй настоять на своем — ничего не получится. Только переживаний лишних добавится. Вон какие хлеба стоят, пожелтели уже, зерна роняют на землю. Как ты обойдешь их вниманием. Их ведь надо сжать, обмолотить, убрать…
И Махтумкули, повязавшись платком и затянув потуже кушак, берет серп. Несколько недель беспрерывно на поле. Урожай убран. А вместе с ним как-то незаметно "убрана" и потерянность, безразличие, неприязненное отношение ко всему сущему. Дни, проведенные за тяжелой физической работой на свежем воздухе, пошли впрок. Тяжелые мысли не отпускают, но отступила злая меланхолия, и рука уже снова тянется к книге, перу. И бежит, бежит причудливая арабская вязь.
О народных бедствиях, о пролитых слезах и пережитых горестях.
Можно перед листком чистой бумаги мысленно поговорить с другом Човдур-ханом. Можно вспомнить те такие недалекие — рукой подать — времена, когда два полные сил и надежд джигита смеялись, спорили, рассуждали. Впереди была жизнь, полная событий, среди которых обязательно должны быть добрые, счастливые события. А повернулось-то все вон в какую сторону. Как это отец говорит: "Плохо, когда твой противник — рок?" Плохо. Он не разбирается в высоких порывах, нет для него разницы между плохим и хорошим, между трусом и храбрецом, и безразлично ему, кто плачет, а кто смеется, кто уходит безвременно, а кто остается коптить и засорять чистый воздух мира…
Карли-сердар не зашел к Довлетмамеду, как обещал Махтумкули, он пригласил к себе Карры-муллу. Разговор был долог — даже вечерний намаз Довлетмамед совершал в доме сердара. А потом он навестил сына, и Махтумкули по его озабоченному виду сразу догадался, что отец пришел неспроста.
— В пятницу в Куммет-Кабус прибывает правитель Астрабада, — не стал томить ожиданием старик. — Собирает там всех иомудов и гокленов, желает провести с ними совет. Карли-сердар выразил желание, чтобы на совет поехал либо ты, либо я.
— Пусть сам едет, — сказал Махтумкули, — пусть свою ловкость проявит, а то привык загребать жар чужими руками.
— Не сердись прежде времени, сынок. Он едет тоже и хочет иметь при себе умного человека. Я поехал бы, да здоровье лишает возможности на коня сесть. Поезжай ты, это важное совещание. Как я догадываюсь, правитель собирается затянуть очередную петлю на шее народа. В этом году у нас, слава аллаху, хороший урожай, и Астрабаду, думается, нужно зерно, если правитель подгадал приехать к сбору урожая. А может, что-то еще. В общем, послушаете, что он скажет, посоветуетесь со старейшинами иомудов, сообща и решите, куда нам следует оборотиться лицом.
Махтумкули не имел причин питать какие-либо симпатии к Карли-сердару, чтобы состоять при нем советником, при одном упоминании о сердаре у него портилось настроение, потому что ни единая добрая надежда не была связана с Карли-сердаром, а после авантюры с Кандагаром поэт вообще считал сердара своим личным врагом. И все же дело сейчас касалось не только Карли-сердара.
Классик туркменской литературы Махтумкули оставил после себя богатейшее поэтическое наследство. Поэт-патриот не только воспевал свою Родину, но и прилагал много усилий для объединения туркменских племен в борьбе против иноземных захватчиков.Роман Клыча Кулиева «Суровые дни» написан на эту волнующую тему. На русский язык он переведен с туркменского по изданию: «Суровые дни», 1965 г.Книга отредактирована на общественных началах Ю. БЕЛОВЫМ.
В романе К. Кулиева «Черный караван» показана революционная борьба в Средней Азии в 1918–1919 годах.
Совсем недавно русский читатель познакомился с историческим романом Клыча Кулиева «Суровые дни», в котором автор обращается к нелёгкому прошлому своей родины, раскрывает волнующие страницы жизни великого туркменского поэта Махтумкули. И вот теперь — встреча с героями новой книги Клыча Кулиева: на этот раз с героями романа «Непокорный алжирец».В этом своём произведении Клыч Кулиев — дипломат в прошлом — пишет о событиях, очевидцем которых был он сам, рассказывает о героической борьбе алжирского народа против иноземных колонизаторов и о сложной судьбе одного из сыновей этого народа — талантливого и честного доктора Решида.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Повесть о рыбаках и их детях из каракалпакского аула Тербенбеса. События, происходящие в повести, относятся к 1921 году, когда рыбаки Аральского моря по призыву В. И. Ленина вышли в море на лов рыбы для голодающих Поволжья, чтобы своим самоотверженным трудом и интернациональной солидарностью помочь русским рабочим и крестьянам спасти молодую Республику Советов. Автор повести Галым Сейтназаров — современный каракалпакский прозаик и поэт. Ленинская тема — одна из главных в его творчестве. Известность среди читателей получила его поэма о В.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.