Махтумкули - [126]

— Махтумкули-ага, вас ждут! — вбежал запыхавшийся Джума.

— Кто ждет, сынок?

— Сердар-ага и другие!

— Где?

— У моста! Весь народ там собрался!

Махтумкули взял листок с переписанными набело стихами, протянул Джуме:

— Сохрани.

Он аккуратно сложил бумагу и письменные принадлежности в маленькую торбочку, положил ее в хурджун, накинул халат.

Обе кибитки сердара Аннатувака были уже разобраны, женщины и дети увязывали вьюки, подбирали остатки домашнего скарба. Увидев вышедшего из мазанки Махтумкули, они на минуту прервали работу, но времени для разговоров не оставалось, и снова зазвучали торопливые голоса, заметались фигуры в длинных, до земли, платьях.

У моста собрались жители не только Ак-Калы, но и окрестных сел. Людей было столько, что, казалось, ступить некуда. Однако Махтумкули шел свободно — ему быстро уступали дорогу. Сердар Аннатувак поздоровался, сказал:

— Народ ждет вас, Махтумкули-ага!

И отступил в сторону.

Никогда еще за свою долгую жизнь Махтумкули не приходилось говорить перед такой массой людей. Он испытывал необычную робость и смущение, и в то же время ему очень хотелось поговорить с народом, раскрыть ему душу. Стоя на возвышении, он собирался с мыслями. Молчали и люди, ожидая, что скажет поэт.

Махтумкули медленно поднял голову, и голос его, казалось бы тихий, властный зовом сурная долетел до самых задних рядов:

Нет больше равновесья на земле.

Какие судьбы смотрят в наши лица!

Клокочет мысль, как кипяток в котле:

Не тронь ее, она должна пролиться!

Толпа сдержанно зашумела, и шум походил на грозный рокот моря перед бурей. Голос старого поэта стал тверже и громче:

Мы не напрасно кровь свою прольем:

За наши семьи, за родимый дом.

Друзья мы все когда-нибудь умрем, —

Настало время смерти не страшиться.

Народу ныне говорит Фраги:

Меч доблести, отчизну береги,

Да не коснутся наших роз враги!..

Клекочет месть, как ярая орлица!

Толпа снова заколыхалась, послышались возгласы одобрения. Сердар Аннатувак сердечно пожал руку Махтумкули, громко, чтобы все слышали, сказал:

— Да сбережет вас аллах для народа!

Со всех сторон потянулись руки, раздались слова одобрения и благодарности. Народ гордился своим поэтом.

* * *

Попив чаю и посовещавшись с сердаром Аннатуваком, Махтумкули стал собираться к отъезду в Хаджиговшан. В это время вошел Борджак-бай. Он был зол и испуган, его холеное лицо покрывали лихорадочные пятна, глаза суетливо бегали. Он нервно швырнул в сторону тельпек и, тяжело дыша, сказал:

— Зря вы мутите людей, поэт! Напрасно подогреваете их чувства!..

Махтумкули промолчал, ожидая, что еще скажет Борджак-бай, ведь не за тем же он пришел, чтобы только высказать свое недовольство.

— Мутите! — повторил Борджак-бай, распаляясь. — Мост поломали, народ взбунтовали!.. А что дальше?.. Что дальше делать будете?

— Напрасно, бай, волнуетесь, — спокойно возразил Махтумкули. — Разве я взбунтовал народ? К бунту никто не стремится, но он неизбежен, когда жизнь становится тяжелее каменной горы. Нестерпимый гнет — вот что взбунтовало народ! Но если вы болеете душой за людей, если вы имеете возможность облегчить их положение, я берусь успокоить их.

— Разрушить мост приказал я, — добавил сердар Аннатувак. — Если вы найдете иной выход из положения, исправить разрушенное недолго.

Борджак-бай дрожащей рукой налил чаю в пиалу, пододвинутую сердаром, выпил одним глотком, налил снова и снова выпил.

— Бейся до крови, но оставляй путь к миру, — сказал он, отдуваясь. — Надо и о завтрашнем дне думать! Легко ли меряться силами с государством? Завтра кизылбаши придут сюда с огромным войском, что тогда станет делать?

Аннатувак сощурился:

— Что же вы хотите предложить, бай?

— Надо постараться отвести беду с полдороги, пока еще не поздно. Давайте поедем снова к господину хакиму. Он человек разумный, — поймет.

А если не поймёт?

— Ну, тогда посмотрим…

В разговор вмешался Махтумкули:

— Я вижу, что бай действительно заботится о народе! — сказал он со скрытой иронией. — Верно, что от беды полезно уйти с полдороги. Что ж, Астрабад совсем не далеко, пусть бай съездит к хакиму. Может быть, ему посчастливится поймать птицу Хумай.

Борджак-бай свирепо уставился на Махтумкули.

— Почему это я должен ехать один? А вы? Боитесь? Что, у меня две жизни, что ли?!

— Разве в этом дело? — пожал плечами Махтумкули.

— А в чем же?

— В том, что вы верите хакиму, а я не верю. В этом мире нет хороших правителей. Все они, как голодные волки, рвут добычу. Может ли волк быть чабаном? Не может, бай, даже если его нарядить в шкуру овцы. Вы говорите о жизни, бай. Если бы ценой моей жизни можно было хоть немного улучшить положение народа, поверьте, я не задумался бы пожертвовать ею сейчас же! Все горе в том, что это не поможет. И смелость, бай, тоже надо проявлять в нужное время. Как говорится: "Не трудно мнить себя Рустамом — трудно быть им".

Не находя, что ответить, Борджак-бай молча посапывал. Сердар Аннатувак заметил:

— Скажем, что хаким действительно хороший и разумный человек. Но что он может сделать, если у него приказ свыше? Не возьмет же он наши беды на свою голову?

— В этом-то и суть дела, — сказал Махтумкули. — Зло — в сидящих наверху.