Махтумкули - [122]

— Долгой тебе жизни! — добавил другой. — Тысячу лет тебе!

Яшули с окладистой бородой помахал рукой.

— Эй, люди, прекратите шум! Давайте послушаем стихи до конца, а потом будем говорить.

Народ мой воспрянет, исполненный сил,

А ты на крови свой престол утвердил.

Ты хлеб наш насущный с отравой смесил

И сгинешь в тюрьме на чужбине, Феттах!

Привел ты в страну мою казнь и грабежь.

Ты бьешь по глазам, совершая правеж,

По сорок бичей ты невинным даешь;

Мы тонем в кровавой пучине, Феттах!

Обуглилось небо от нашей тоски,

В удавках людские хрустят позвонки,

Не знают пощады твои мясники,

Но мы — не рабы, не рабыни, Феттах!

О муках Фраги поветствует, скорбя;

Когда ты пресытишься, души губя?

Я жив, но распятым считаю себя

За песню, пропетую ныне, Феттах!

Едва Джума закончил последние строки, как со всех сторон снова послышалось:

— Ай, спасибо!

— Да будет жив Махтумкули-ага!

— Тысячу лет ему!

— Молодец!

Страстные выкрики толпы, казалось, не поместившись в развалинах Куня-Калы, хлынули в сторону Астрабада. Джуме казалось, что они, достигнув дворца хакима, сотнями кинжалов проклятий вонзятся в грязную и подлую душу Ифтихар-хана.

* * *

Большой совет проходил в доме сердара Аннатувака. Сюда собрались все известные яшули Туркменсахры. Сам Аннатувак, худощавый шестидесятилетний человек с редкой рыжеватой бородкой и глубоким сабельным шрамом между бровями, придавшим его неулыбчивому лицу постоянно сосредоточенное выражение, сидел на почетном месте. Вокруг него разместились Махтумкули, Адна-сердар, яшули различных родов: от ганекмазов — Ильяс-хан, от гаерравы — Пурли-хан, от дуечи — Торе-хан, от атабаев — Эмин-ахун, от джафарбаев — Борджак-бай. Остальные сидели поодаль, у стен кибитки.

Совет начался давно, однако к определенному решению все еще не пришли. Старейшины пытались найти лучший выход из положения. Но в чем он?

Пять тысяч лошадей… Как их собрать, если положение народа такое, что хуже не придумаешь? С каким предложением выйти к людям, ожидающим с самого утра? Мнений высказывали много, но общего не было.

— Вот вы, Борджак-бай, тревогу бьете, — говорил сердар Аннатувак, обращаясь к плотному человеку с чистым, холеным лицом, — считаете, что мы, спасаясь от комаров, в муравьиную кучу лезем…

— Да, считаю! — важно кивнул Борджак-бай. — Трудно жить, враждуя с государством!

— Это так. Но разве легко гнуть спину перед каждым выродком? Сами видите, бай, каждый встречный житья нам не дает — вчера подать собрали, сегодня лошадей требуют. Один аллах знает, что падет на наши головы завтра. Будет ли когда-нибудь конец этому произволу? Или так и станем сидеть, положась на милость шаха?

— Кто ж вас заставляет сидеть! — ответил Борджак-бай. — Собирайте войска, идите против кизылбашей! Только у кого мы завтра пойдем искать покровительства? Поклонимся в ноги хивинскому хану? Или у эмира Бухары полу халата целовать будем? Чем они лучше Феттаха?

Борджак-баю ответил Махтумкули:

— Вы правильно говорите, бай, — бухарский эмир и хивинский хан не лучше иранского шаха. И в Хиве и в Бухаре наши братья захлебываются в крови. Но давайте говорить откровенно: кто виноват в этом? Конечно, прежде всего мы сами, аксакалы. Враг по существу уже идет на нас с обнаженным мечом, но даже сейчас мы не объединены. Как же на осуждать себя? Распри и вражда — вот что губит нас! И до тех пор, пока мы не объединимся, нас будут терзать и кизылбаши, и хивинцы, и бухарцы, и афганцы. Вот смотрите! — поэт поднял руку с растопыренными пальцами. — Я сжимаю кулак. Видите, как вместе соединяются пальцы? Если отрезать хоть один из них, кулак станет слабее. Одним пальцем ущипнуть нельзя, не только саблю держать! У нас каждый сам по себе. Если все туркмены — иомуд или гоклен, сарык или салор, эрсаринец или алили — будут действовать в согласии, нас не испугает никакой враг. Надо заботиться о народе. Или, стоя друг за друга, самим защищать себя, или присягнуть такому государству, которое сможет защитить наш народ и наши земли. Другого выхода нет.

Не успел Махтумкули произнести последние слова, как Адна-сердар злобно процедил:

— Опять о том же Аджитархане?

Борджак-бай, перебирая четки из слоновой кости, понимающе поддакнул:

— Чем соединить свой дастархан с гяуром, я лучше предпочту умереть с голоду!

Поддержал и Эмин-ахун:

— С привычным врагом и биться легче. Кизылбаши в тысячу раз лучше, чем русские! Как-никак, а все ж мусульмане…

Атаназар, сидящий возле порога, не сдержавшись, выкрикнул:

— А разве не от кизылбашей черные круги у нас под глазами, ахун-ага?

Эмин-ахун не удостоил его ответом, только бросил в его сторону презрительный взгляд.

Сердар Аннатувак сказал после минутного молчания:

— По-моему, поэт Махтумкули говорит верные слова. Пока мы не в состоянии защищать себя сами, нужно присягнуть такому государству, которое может оградить нас от бед. Весь народ живет мечтой о покое и мире. И по-моему, совсем не важно — гяуры ли, мусульмане ли, — только бы избавили нас от грабежей и войн. К тому же мы до сих пор никакого вреда от русских не видели, а свои мусульмане ежедневно предают огню и мечу наши селения. Думаю, будь во главе русских сам Аджитархану, и то хуже теперешнего нашему народу не будет.