Магония - [27]

– Я работаю, – сказала она с осуждением.

Я посмотрел на бумажные фигуры у нее в руках.

А-а, модель вселенной. Когда она закончила, я поднял с пола Сатурн и задумался над тем, что же со мной творится.

Тогда я и понял, что просто не выдержу, если она и дальше не будет знать, кто я такой.

В тот же день у Азы случился сильный приступ кашля, и ее увезли на «Скорой». Я видел, как ее загружали в машину, и попытался залезть туда следом за ней.

Еву и Кэрол вызвали в садик, и из-за моей чрезмерной впечатлительности у нас троих были неприятности. Чрезмерная впечатлительность = Привычка Периодически Бешено Трясти Головой В Приступе Отчаяния.

Я так и остался тем парнем, который гоняется за машинами «Скорой помощи», но на этот раз меня хотя бы пустили в салон. Мне еще повезло.

Никогда не понимал политику больниц, которые запрещают друзьям сопровождать больных во время госпитализации. Это не что иное, как жестокость. Дважды, чтобы попасть внутрь, мне приходилось говорить, что я ее брат. Мои мамы знают, что у меня есть фальшивые документы, где указана фамилия Рэй.

Когда дело касается одержимости, не им меня судить. Мои мамы познакомились из-за того, что Ева семь месяцев жила на секвойе в гамаке. Кэрол пригласили провести оценку психического и физического здоровья Евы. Кэрол стояла у подножия секвойи и влюбилась в Еву, пока общалась с ней через мегафон, а Ева влюбилась в Кэрол. Ни одна из них так и не смогла объяснить мне, почему это произошло. Я видел фотографии. У Евы волосы заплетены в косы, облеплены грязью, и из них торчат иголки. Кожа у нее такая темная, что сливается с корой дерева. Кэрол выглядит как обычно. В те годы Кэрол гладила всю свою одежду, даже джинсы, и никак не могла понять, зачем Еве понадобилось жить на дереве.

Насколько я могу судить, они все еще влюблены друг в друга, как будто познакомились совсем недавно.

И это я-то потерял голову? Думаю, мамы восприняли мою одержимость Азой как действие закона кармы. Они вспомнили, как их собственные родители схватились за голову, услышав об их отношениях.

И вот, посмотрев на нас с Азой, они сами схватились за голову, но запретить нам общаться не смогли.

Обычные люди в свободное время смотрят телевизор, а она читала о криптографии и изучала морские узлы. Мы постоянно соревновались, кто кого сильнее удивит очередной никому не известной причудой. Мы вели счет, и я выигрывал, но всего на один балл.

И вот в прошлом году она записалась на конкурс талантов. Выйдя на сцену, она включила запись с битбоксом и начала издавать престранный свист.

Я сидел в зале и помирал.

После выступления она подошла ко мне и спросила: «Как у тебя с сильбо?» – а потом расхохоталась. Оказалось, что сильбо – это свистящий язык с Канарских островов. Тот раунд она выиграла, но в конкурсе так и не победила. До сих пор не знаю, что она тогда свистела – переводить она отказалась.

У кладбища я сворачиваю налево и строюсь за обшарпанной голубой машиной, в которой едут родители Азы и Илай.

Я сигналю: И КАК ТОЛЬКО Я МОГ ПОСТОЯННО ЗАБЫВАТЬ, ЧТО ТЫ НЕИЗЛИЧИМО БОЛЬНА?

За рулем папа Азы. Он машет мне рукой, а потом дает несколько отчетливых гудков, используя настоящую азбуку Морзе.

НАВЕКИ. Он говорил мне, что сделает это. Я повторяю его послание, как и все остальные. Они даже не знают, что оно означает, но мы с папой Азы знаем. Ее мама и сестра тоже. Я вижу их сквозь заднее стекло: они едва сдерживаются, чтобы не разрыдаться.

Я повторяю кусочек числа пи.

Итак, вернемся к тому моменту, когда я притащился на ее пятый день рождения, думая, что мой костюм с Хеллоуина сделает меня невидимкой. В целом так и вышло. Я прошел целую милю – целую милю маленький аллигатор шел по обочине дороги – и никто меня не остановил. У меня была миссия.

Аза никому тогда не нравилась. К тому моменту она уже свыклась со своей участью: друзей нет, а на перемене даже не погуляешь. Все говорили, что она гадкая и заразная.

Мне, вообще-то, другие люди не нужны. Точнее, мне нужен только один человек, но ее больше нет, и чертчертчерт.

Я выдаю тираду из гудков: мое письмо с извинениями. Точнее, одно большое «прости».

С моей подачи семья Азы решила провести церемонию прощания у могилы, потому что прощальные слова лучше всего именно выкрикивать, что мы и будем сейчас делать.

Поднялся неистовый ветер. Люди собираются вокруг ямы, как будто из нее должно что-то вылезти, а не наоборот.

Для нас всех было так важно, чтобы Аза дожила до своего шестнадцатилетия. Почему? Что эта дата вообще означает? Ничего. Опять я сталкиваюсь с понятием «ничто». Шестнадцать даже к простым числам не относится.

Я смотрю на парней и девчонок из школы, на Дженни Грин и компанию ее друзей. В последние несколько дней многие то и дело отпрашивались с уроков, а выйдя из школы, отправлялись курить за столовую. Мы с Азой подняли бы их на смех: что за нелепость скорбеть о том, кого ты даже не любил?

К скорби Аза относилась скептически, и теперь я нахожусь в затруднительном положении: я-то думал, что тоже особо в нее не верю, но оказалось, что это не так. И вот между нами появилось еще одно различие.

Немного в стороне от остальных стоит мистер Гримм в солнечных очках и шляпе. Лицо его выглядит заплаканным.