«Магнолия» в весеннюю метель - [2]

«И что они там разъезжают?» — подумал Апситис, прежде чем задремать снова.

Призывно мигали разноцветные огоньки игровых автоматов, расположенных вдоль глухой стены, ежеминутно тикала, продвигаясь по циферблату, стрелка электрических часов. Однако время в «Магнолии», казалось, стояло на месте…

Виктор Кундзиньш не мог понять, как это ему в конце концов все же удалось выкарабкаться из напоминающего агонию сна. Ночью ему не раз казалось, что в следующий миг сердце остановится, что жизнь его закончится здесь, совсем недалеко от хутора, где он полета лет назад родился в семье бедняка-новохозяина. Навалилось запоздалое сожаление и угрызения совести: неужели глупая выпивка, традиционно знаменовавшая завершение работы, перечеркнет все усилия последних лет, в которых сплавились воедино и опыт, и наблюдательность, и дар аналитика? Стоило ли стараться, учиться в Риге и в Москве, потом целые годы пополнять знания за границей, руководить сектором института, до седьмого пота трудиться над докторской, чтобы в один прекрасный вечер втоптать в грязь все плоды работы — ожидаемую ученую степень и великим трудом заработанное повышение?

«Слава богу, жив!» — было первой мыслью, прорвавшейся сквозь барьер головной боли и добравшейся до отупевшего мозга. Кундзиньш глянул в окно и, громко застонав, снова откинулся на подушку. Яркий свет колол, как раскаленные иглы. Он привычным движением потянулся за таблетками, лежавшими под рукой, в ящике тумбочки, безошибочно нащупал сердечные и попытался проглотить. Язык не слушался, не желал двигаться. Лишь с третьим глотком воды таблетки проскользнули, однако рот так и остался сухим, как пустыня. Теперь лежать, лежать не двигаясь, пока лекарство не подействует…

Но мысли не желали униматься. Они упорно возвращались ко вчерашнему. Что же это заставило его затеять этот проклятый раут в баре? С той поры, когда Кундзиньш, уже много лет назад, расстался с женой, на банкеты он не ходил, а в одиночку не пил никогда. Не пил даже в тот вечер, когда Аустра заявила, что уходит к другому и что это — единственный разумный выход из их совместной жизни. Сам виноват: если уж он решил, что без семьи будет одиноко, надо было жениться на божьей коровке, а не на стрекозе на двенадцать лет моложе, которую привлекали лишь сверкающие перспективы загранпоездок и развлечений.

Воспоминания об Аустре не разогнали мрачного настроения, даже наоборот — усилили мучительное ощущение одиночества. Страх человека без близких впервые ясно и угрожающе возник, когда Кундзиньш поставил последнюю точку в диссертации и увидел впереди две недели отпуска, не заполненные никакими обязанностями, — страх этот, наверное, послужил катализатором дальнейших событий. По сути, уже к концу первого проведенного в Приежциемсе дня ему захотелось пригласить Руту Грош посидеть где-нибудь вдвоем, и с каждой прогулкой вдоль берега желание это становилось все сильнее. Может быть, за чашкой кофе ему удалось бы наконец преодолеть робость и заговорить и о своих чувствах, а не только о проблемах охраны природы. Конечно, какому же мужчине не нравится, когда его внимательно слушают и понимающими кивками выражают поддержку даже самым фантастическим его проектам? Но в последнее время одного этого ему было мало — хотелось проломить броню молчания привлекательной женщины, заглянуть в ее душу или хотя бы в мир ее дум.

В баре, за бутылкой вина, Кундзиньш действительно кое-что выяснил. Рута — единственная дочь недавно умершего академика Гроша, единственная, кто ухаживал за ним на протяжении последних десяти лет. После всех забот, связанных с похоронами, она получила бесплатную путевку сюда, чтобы хоть как-то прийти в себя. Объяснилось и то, почему Рута недавно наотрез отказалась посмотреть вместе какой-то фильм. Киновед, она давно уже все это пересмотрела. Однако стоило Кундзиньшу попытаться перевести разговор на более интимные темы, как она встала, отодвинула стул и сдержанно улыбнулась.

«Ушедший поезд не догнать. И я сомневаюсь, стоит ли садиться в следующий, — неизвестно, куда еще он завезет… Спасибо за прекрасный вечер!»

Кундзиньш хотел проводить ее. И не только распрощаться у двери, но попытаться войти к ней или пригласить к себе. Можно было бы заварить чай, вместе послушать музыку. Похоже было, что и она страшится одиночества.

И все же он за Рутой не пошел. Вежливо попрощался и остался в баре. Кундзиньш боялся не того, что его отвергнут, но холода непонимания, корректного равнодушия, которое часто читал в глазах бывшей жены. Продолжение без обоюдного влечения… А какие были основания надеяться, что Рута видит в нем нечто большее, чем ненавязчивого спутника на прогулках? Нет, у него не было никакого права переступать за порог приятельских отношений, во всяком случае пока не было.

Он заказал чай. Вскоре к нему присоединился черноволосый Мехти Талимов, у которого тоже распалась компания: секретарша директора института Ирина Владимировна должна была уложить и убаюкать очередной сказкой дочку. И хорошо, что Рута ушла; вся вторая половина вечера помнилась Кундзиньшу как бесконечная вереница тостов и здравиц, так что вряд ли стоило и вспоминать все это.