Наверное, здесь я должен извиниться за очевидный элемент юношеского самолюбования. Но я ведь стараюсь быть предельно искренним в своем описании – а именно так я себя и ощущал в то время.
Со временем, как это обычно случается, наша взаимная любовь, увы, несколько поутихла – тело более не вызывает у меня прежнего восторга и, видимо, в отместку не балует как прежде, в девятнадцать лет.
Это та, которая сейчас Тверская.
Сейчас, когда я пишу эту книгу, меня разбирает соблазн вставить в нее какой-нибудь более поздний текст, зрелый, продуманный. Но соблазну я не поддаюсь. И привожу именно тот рассказ, который в свои девятнадцать лет передал из рук в руки редактору «Зеленого портфеля». Ведь известно, что каждое, даже самое незначительное произведение есть продукт своего времени. Вот и этот рассказик при всей его юношеской наивности и незамысловатости является, так или иначе, отпечатком времени, в которое был написан.
Ну ладно, со Свердловым, Кировым, Марксом и Дзержинским – с ними понятно. Но вот почему Лермонтову досталось, почему его станцию переименовали – не ясно совсем. Мне всегда было его жалко – с женщинами не везло, на Кавказ сослали, погиб не вовремя, а тут еще и станцию безо всякой причины отобрали.
Существовала подобная форма приобщения студентов к научной деятельности.
Museum of Modern Arts – Музей современного искусства.
Был такой транзисторный приемник.
Странно, но потом, на протяжении растянувшейся в длину жизни я не раз вспоминал этот ночной разговор с отцом. В разные времена вспоминал, в разных странах, в разные периоды жизни, при разных обстоятельствах. И вспоминая, каждый раз заново пытался оценить степень своего счастья, оценить именно по той, старой, выведенной на кухне формуле.
И каждый раз выяснялось, что вот так полноценно я не был счастлив уже никогда. То ощущалась нехватка друзей, то женщин, потом нехватка родителей, но не временная, как друзей и женщин, а постоянная, когда властвует беспощадное слово «навсегда».
Я менял страны, менял ход жизни, сбиваясь, путаясь в постоянном поиске себя, утыкался в тупики, снова нащупывал дорогу, добивался, терял. Снова добивался. Но уже больше никогда так полно не погружался в густой, шипящий волшебный раствор счастья – так, чтобы весь целиком, без остатка, с головой. Да, оно дотрагивалось до меня порой, но по касательной, задевая только одной из своих отполированных, восхитительно гладких сторон.
Так было до тех пор, пока не родился Мик.
Потом, много позже я прочитал «Рэгтайм» в оригинале на английском, но он уже не произвел на меня такого сильного впечатления. Возможно, эпоха стала другая, возможно, я сам. Все же тогда, во времена моей юности, мы были очень непритязательны, более того, наивны.
Основная задача этого текста, как я уже говорил, сделать его максимально приближенным к реальным событиям, людям, к их характерам, судьбам. Потому я и стараюсь использовать реальные имена. Но когда речь идет о людях публичных, я не чувствую себя на это вправе (все же «Магнолия» не документальное, а художественное произведение) и заменяю имена на вымышленные.
В «Фантазиях.» именно так и произошло – героиня отождествилась с книгой. Большинство из тех читателей, кто принял героиню, приняли и книгу. Но у тех, кому героиня оказалась чужда, кого она шокировала своим восприятием жизни, у них книга тоже вызвала шок, а порой даже и неприятие.
Конечно, это лишь одна из задач. Задач было много. Но о них я расскажу позже, в других «вставках».
Обо всем этом, особенно о балансе, я напишу в последующих «вставках».
На полноценный, подробный пример потребовалось бы значительно больше страничного объема.
