Магнит за три тысячелетия - [16]

его работа, также высоко оцененная, была посвящена свойствам щелочей, а

диссертация, за которую он получил звание доктора философии, — медицине (как и у

Кратценштейна).

Наступило новое столетие. В вихре французской революции, на полях сражений

американской войны за независимость рождалось новое восприятие мира, очищение

умов и душ от устоявшихся догм, ветер свободы манил молодых. Начавшийся

промышленный переворот затопил традиционный мир техники нескончаемым потоком

новых практических изобретений. Век XIX заявил о себе новым образом жизни и

мыслей, новыми социальными и политическими идеями, новой философией, новым

восприятием искусства и литературы. Все это захватывает Ганса, он стремится

попасть туда, где бурлит жизнь, где решаются главные научные и философские

вопросы, — в Германию, Францию, другие европейские страны. Дания была в этом

смысле провинцией Европы, и Эрстед не мог и не хотел там оставаться. Он искал

понимания, он искал новых друзей.

Его талант, упорство и случайность сплелись в счастливый клубок, и вот он,

блестяще защитив диссертацию, едет по направлению университета на годичную

стажировку во Францию, Германию, Голландию. В то время он скорее был философом,

чем физиком. Его новые друзья — большей частью философы. Много времени он провел

в Германии. Там он слушал лекции Фихте о возможностях исследований физических

явлений с помощью поэзии, о связи физики с мифологией. Ему нравились лекции

Шлегеля, но Эрстед не мог согласиться с ним в необходимости отказа от

непосредственного, экспериментального исследования физических явлений. Его

поразил Шеллинг, как ранее поразил Гегель. Его увлекла идея о всеобщей связи

явлений, он увидел в ней оправдание и смысл своей кажущейся разбросанности — все

изучавшееся им оказывалось, по этой философии, взаимосвязанным и

взаимообусловленным. Он стал одержим идеей всеобщей связи. Связи всего со всем.

Быстро нашлась и родственная душа, мыслящая так же, как он, столь же

разносторонняя и романтичная. Это был физик Риттер, изобретатель аккумулятора,

гениальный фантазер, источник сумасброднейших идей. В одном из писем Эрстеду

Риттер, в частности, высказал такую мысль: годы максимальных наклонений

эклиптики, по его мнению, соответствовали годам самых крупных открытий в области

электричества. Так, 1745 г. отмечен изобретением лейденской банки, в 1746 г.

Вильке изобрел электрофор, в 1782 г. появился конденсатор Вольта, а в 1801 г. —

вольтов столб. "Вы можете теперь вычислить, — писал Риттер, — что эпоха новых

открытий наступит в 1819 или 1820 году, и мы сможем стать ее свидетелями".

Иногда такие предсказания сбываются, хотя и не в полной мере. Это предсказание

сбылось, открытие произошло в 1820 г., сделал его Эрстед, но Риттеру не пришлось

быть свидетелем этого. Он умер в 1810 г.

Идея всеобщей связи не давала Эрстеду покоя. Необычайная энергия, свойственная

ему с детства, вела его к новым и новым поискам. В 1813 г. во Франции выходит его

труд "Исследования идентичности химических и электрических сил". В нем Эрстед

впервые высказывает идею о связи вольтова электричества и магнетизма. Он пишет:

"Следует испробовать, не производит ли электричество… каких-либо действий на

магнит…" Его соображения были — простыми: электричество рождает свет — искру,

звук — треск, наконец, оно может производить тепло — проволока, замыкающая

зажимы лейденской банки, нагревается. Не может ли электричество производить

магнитных действий? Говорят, Эрстед не расставался с магнитом. Этот кусочек

металла должен был заставлять его думать.

Идея связи электричества и магнетизма носилась в воздухе, и многие лучшие умы

Европы были ею увлечены. Еще Франц Ульрих Теодор Эпинус подмечал их сходство, а

француз Франсуа Араго потратил много лет для сбора таинственных, на первый

взгляд, историй о кораблях, сокровищах и необычных небесных явлениях, в которых

он тоже видел эту ускользающую связь.

Однажды на рейде Пальмы, главного порта Майорки, появилось французское военное

судно "Ля-Ралейн". Состояние его было настолько жалким, что корабль едва дошел

до причала. Когда команда сошла на берег и уступила палубу нескольким именитым

французским ученым, в том числе двадцатидвухлетнему Араго, выяснилось, что

корабль разрушен молнией. Пока члены комиссии осматривали судно, покачивая

головами при виде обгоревших мачт и надстроек, Араго поспешил к компасам и там

увидел примерно то, что ожидал: стрелки компасов указывали в разные стороны…

Через год, копаясь в том, что еще несколько дней назад было генуэзским судном

(оно разбилось, наскочив на скалы вблизи берегов Алжира), Араго снова обнаружил,

что стрелки компасов размагничены. В кромешной тьме южной туманной ночи капитан,

направив по компасу судно к северу, подальше от опасных мест, на самом деле

неудержимо двигался к тому, чего так старательно пытался избежать. Корабль шел к

югу, прямо на скалы, обманутый пораженным молнией магнитным компасом…

Все эти, на первый взгляд, малозначащие и не связанные между собой факты Араго

собирал не зря. Молния — это гигантская электрическая искра! Сейчас нам трудно

почувствовать сенсационность такого утверждения, но в то время многие простые