Магнит - [22]

Фига - лучший подарок

из газеты(17)

Олег поджидал Юлю Гуляеву у ступеней Дома Культуры имени Мясникова. Три раз в неделю Юля занималась шейпингом, из-за чего четыре раза в неделю была весела и непринужденна. Она едва терпела этот самый шейпинг, но страх растолстеть был еще сильнее

Если бы Олег знал все эти тонкости, он бы встречал Юлю гденибудь в другом месте и, разумеется, в другое время. Но он этого не знал и как только стройная Юлина фигурка появилась в широко распахнутых кем-то дверях, Олег как бы невзначай пошел наперерез, под мышкой держа завоеванный утюг.

- А, это ты, - традиционно зевнула Юля.

- Привет. - Олег напрягся, тщательно подбирая нужные слова. Не ожидал тебя здесь встретить.

- Да? А что это у тебя?

- Это? Утюг. Кстати, дарю...

- Обычно мне дарят цветы.

- Вот как... Не знал. Я-то обычно красивым девушкам утюги дарю... И часто тебе дарят цветы?

- Последний раз - сегодня днем. - Юля вспомнила, как после школы ее поджидал Лев Мохов с нелепыми розовыми гвоздиками.

- Понятно, - вздохнул Олег. - Между прочим, я сдержал обещание.

- Какое обещание?

- Ну как же... Ты же смотрела "Силы Поднебесные".

Юля их как раз не смотрела, но признаваться не спешила. С какой стати выставлять себя лишний раз дурой?

- Ну допустим.. - ответила она.

- Я и говорю - я сдержал обещание.

- Знаешь что... - Юля наморщила лоб. - Мне надо идти. Встретимся в школе.

- Так у нас же каникулы.

- Вот после каникул и встретимся.

И Юля, взмахнув рукой, стала сбегать со ступенек, оставляя Олега в недоумении. Как же так? Она же сама говорила, что он был бесподобен.

Но неожиданно Юля остановилась и, повернувшись, сделала несколько шагов навстречу Олегу, протягивая руку и произнося при этом:

- Да, совсем забыла свой утюг.

В Печинске-Горшечинске был Петухан

Куриханыч, да переведен в Суму

Зареченску, теперь там Заплетай

Расплетаич.

из книги(18)

Шуйскому предложили выступить в ДК имени Мясникова с "почти сольным концертом". - "Что значит - "почти"?" - спросил он. - "Это значит, что с тобой будут выступать мастер разговорного жанра Синюхин и жонглер Благонравов".

Шуйский обещал подумать. Он и сам не знал - готов ли он давать сольные концерты, даже с Синюхиным в нагрузку. Одно дело сбряцать где-нибудь на кухне или в лесу среди искусанных комарами друзей, и совсем другое - выйти на большую сцену, где обычно проводятся городские КВН-ы и торжественные заседания общественности ко дню Крещения Господня.

Так ничего и не решив, Шуйский пришел на работу. Каникулы его не касались. Наоборот, это было самое напряженное время -надо обойти все классы, проверить мебель, стенды, доски, кое-что отнести в подвал для ремонта; с этого и начал день, сунув в карман халата молоток, отвертку, коробок шурупов и гвоздей. Ему и самому было противно от своей добросовестности. Временами он пытался работать спустя рукава, но это не слишком-то получалось.

Он, конечно, мог бы, пока нет завхоза Смертина, запереться в мастерской и завалиться спать, но спать не хотелось. И значит, приходилось трудиться всерьез, потому что когда в его руки попадал столярный инструмент, он становился серьезным человеком. К тому же слишком унизительно бить молотком не в полную силу или небрежно вкручивать шурупы. При этом он не думал о тех, кто будет пользоваться починенной мебелью. Он работал не для них и не для завхоза, и тем более не для себя. Он работал для своего спокойствия. В данном случае это приносило пользу, но вообще-то было далеко не всегда хорошо.

Возможно, именно его Спокойствие не давало ему возможности написать по-настоящему хорошие песни, без оглядки на кого бы то ни было. Не исключено, что Спокойствие мешало ему петь в полный голос там, где бы ему хотелось. Бесспорно, что его Спокойствие действовало заодно со Спокойствием других людей, и это часто был неравный союз. Ну и, конечно, именно благодаря своему Спокойствию он расстался с Алисой, жить с которой было безумно трудно, а без нее стало отвратительно спокойно.

Шуйский умел свое Спокойствие нарушать, но все время возвращался к Нему, тихо себя ненавидя. Он пытался назвать вещи своими именами в песнях, но по той же причине ему это по-настоя щему не удавалось. Песни были слишком гладкими и не могли оставить на теле ни одной занозы. И если для мебели, например для резного буфета, это было замечательно, то слова и музыка требовали чего-то другого. До этого надо, конечно, еще дойти. А пока от Шуйского надо было не так уж и много - перетащить с третьего и второго этажей в мастерскую несколько стульев. Между прочим, это были учительские стулья, наиболее расшатанные, подобно учительским нервам.

Спустившись в подвал, Шуйский услышал какой-то шорох. Причем как раз там, где возвышались неразобранные еще парты.

Первая мысль была о крысах, но вообще-то это не слишком на них похоже. Они шуршали на других частотах.

Шуйский быстро занес в мастерскую стулья, схватил с верстака фонарик и, включив его, приблизился к тому месту, где доносился шорох.

- Эй, есть тут кто-нибудь?! - спросил он довольно громко. Ответа не последовало, и тогда Шуйский, попридержав дыхание, осторожно стал продвигаться дальше, пока не достиг поворота.