«Магия, инкорпорейтед». Дорога Доблести - [54]
Но когда я поднял и согнул лук, когда я ощутил его мощь, я почувствовал внезапный прилив уверенности — этот инструмент был для меня! Мы были сотворены друг для друга.
Ни о чем не думая, я пустил стрелу.
Она, задрожав, впилась в дерево на расстоянии ладони от стрелы Руфо.
— Отличный выстрел! — воскликнула Стар.
Руфо глянул на дерево, поморгал, потом с обидой перевел глаза на Стар. Она ответила ему надменной улыбкой.
— Ни в чем не виновата, — заявила она. — Ты же знаешь, что на такие проделки я не способна. Соревнование шло честно… Оба отличились.
Руфо задумчиво смотрел на меня:
— Хм… А не желает ли милорд заключить маленькое пари… на его собственных условиях… что милорду не удастся повторить свой выстрел…
— Не буду я биться об заклад, — ответил я. — Что я, дурачок, в самом деле! — Но тут же взял другую стрелу и положил ее на тетиву. Мне нравился этот лук, приятен был даже звук, с которым тетива ударяла о наручь. Я решился на еще одну попытку, просто чтобы вновь ощутить чувство слияния с оружием.
Я спустил тетиву.
Третья стрела выросла в точке, расположенной между двумя предыдущими, чуть ближе к стреле Руфо.
— Отличный лук! — сказал я. — Я его возьму себе. Принеси стрелы.
Руфо молча затопал прочь. Я отложил лук и принялся копаться в ножевом товаре. В глубине души я очень надеялся, что из лука мне больше стрелять не придется, — даже профессиональный игрок не может рассчитывать на хороший расклад при каждой сдаче, и моя следующая стрела вполне могла превратиться в бумеранг.
Тут было бесконечное разнообразие лезвий, начиная от двуручного меча, по моему мнению вполне пригодного для колки дров, до крошечного кинжальчика, который дама может спрятать в чулке. И каждый клинок я брал в руки и пробовал… пока наконец не нашел такого, который был мне по руке так, как Эскалибур — по руке королю Артуру.
Я никогда не видел ничего похожего, а потому даже не знаю, как следует по науке назвать этот клинок. Скорее всего — саблей, поскольку он был слегка изогнут и заточен, как бритва, примерно на половину длины тыльной части. Конец клинка был остр, как у рапиры, а изгиб лезвия имел столь большой радиус, что клинок мог с одинаковым успехом наносить колющие удары, отражать рубящие или рассекать противника не хуже мясницкого топора. Гарда изгибалась вдоль кулака и плавно переходила в получашие, срезанное достаточно, чтобы провести полный мулине из любой защитной позиции. Хотя центр тяжести располагался только в двух дюймах ниже гарды, клинок был достаточно тяжел, чтобы разрубить любую кость. Оружие давало ощущение естественного продолжения руки.
Рукоять, обтянутая шершавой акульей кожей, прямо вливалась в ладонь. На клинке был выбит какой-то девиз, но он был плохо виден среди завитушек, и я не стал возиться с расшифровкой из-за нехватки времени. Этот клинок был мой, мы с ним составляли неразрывное целое. Я вложил его в ножны и застегнул пояс с ножнами на голой талии, чувствуя себя Джоном Картером, джеддаком джеддаков[48] плюс гасконцем и его тремя друзьями одновременно.
— Ты не хочешь одеться, милорд Оскар? — спросила Стар.
— Что? О, разумеется. Я только примерял пояс. Но… разве Руфо захватил сюда мою одежду?
— Ты захватил, Руфо?
— Его одежду? Не хочет же он носить тут то, что надевал в Ницце?
— А что, собственно говоря, плохого в коротких штанах и гавайке? — запротестовал я.
— Как вы изволили сказать? Да, конечно, ничего плохого, милорд Оскар, — поспешно заговорил Руфо. — Вот и я говорю, живи сам и давай жить другим. Я знал когда-то человека, который носил… впрочем, не важно, что он носил… Разрешите показать, что я для вас приготовил.
Мне предоставился огромный выбор — от полиэтиленового дождевика до железных лат. Последние я нашел малопривлекательными, так как само их присутствие говорило о возможности ситуации, когда они могут понадобиться. Кроме солдатской каски, раньше я никаких доспехов не носил, не думал носить и вообще не знал, как их носят, — и, честно говоря, не собирался связываться с теми грубиянами, от которых нужна такая защита.
Кроме того, я не видел нигде поблизости лошади, скажем першерона, а вообразить себя двигающимся пешим порядком в этой железной утвари я вообще не мог. Надо думать, я ходил бы как на костылях, гремел бы, как вагон подземки, а чувствовал бы себя точно в раскаленной телефонной будке. Пота сходило бы с меня фунтов десять на каждые пять миль пути. Стеганой длинной куртки, что полагалось поддевать под все эти железяки, и одной хватило бы за глаза при такой чудной погоде, а уж сталь поверх стеганки превратила бы меня просто в бродячую печь и сделала бы слабым и неуклюжим даже для сражения в очереди к билетной кассе.
— Стар, ты сказала, что… — начал я — и умолк.
Она, оказывается, закончила переодеваться, и результат был что надо! Мягкие кожаные туфли, вернее, мокасины, коричневые облегающие брюки, короткая зеленая куртяшка — среднее между жакетом и лыжной курткой… А на голове кокетливая шапочка. Костюм был опереточной версией костюма стюардессы — ловкой, изящной, толковой и сексуальной. А быть может, и костюмом девы Мариан
