Магия грез - [96]

Как обычно, я проснулась промерзшей до костей. Даже обжигающий душ не справился с ознобом. Теперь я знала, что этот сон снился мне всю жизнь, и вспомнила, как маленькой девочкой я вскакивала с кровати, как замерзали у меня ноги, и как стучали зубы, и как я бежала, чтобы согреться в папиных объятиях. Вспомнила, как он заворачивал меня в одеяла и читал мне. Он говорил «пиратским голосом», хотя теперь я не могу понять почему: «Эй, на палубе! Навидались дел, кто денег хотел, кто золото здесь искал…» [6].

И пока Сэм Мак-Ги согревался в своей печи для кремации, я дрожала и согревалась в папиных руках, напуганная историей о золотоискателях в Арктике, один из которых волочет тело мертвого друга на салазках, чтобы сжечь на берегу Лебаржского озера, выполнив обещание, данное умирающему.

Я грела руки у огня и слышала через дверь, как Бэрронс в своем кабинете злобно разговаривает с кем-то по телефону.

Прошлой ночью, после того как он зарезал Фиону, мы обменялись всего восемью словами.

Я смотрела на него, когда он отпирал заднюю дверь, и размышляла над всеми возможными вопросами.

Он толкнул дверь, подождал, пока я войду, проскользнув под его рукой, и насмешливо посмотрел на меня сверху вниз.

— Что? Никаких вопросов, мисс Лейн?

Скопировав его тон, я холодно сказала:

— Спокойной ночи, Бэрронс.

На лестнице меня догнал его мягкий смех. Задавать вопросы было бессмысленно. Я не собиралась больше упражняться в тщетности.

Согрев в микроволновке за конторкой чашку воды, я добавила три чайные ложки растворимого кофе. Открыла ящик с посудой.

— Черт.

Сахар у меня закончился, сливок в холодильнике тоже не было. А это были простые удовольствия, которые очень много для меня значили.

Вздохнув, я прислонилась к конторке и отпила кисловатый кофе.

— Скажите этому надменному ублюдку: потому что я так сказал, — говорил Бэрронс. — Мне понадобитесь вы все. И мне плевать, что об этом думает Лор.

Кажется, он организовывал общий сбор. Интересно было бы увидеть других, похожих на Бэрронса. Он собирался разобраться с Дэрроком, покончить с ним, убрать его с дороги. Я была обеими руками за этот план, до тех пор пока мне предстояло вонзить копье в живот ублюдка, который начал всю эту дрянь и либо убил мою сестру, либо позволил ее убить, а потом приказал изнасиловать меня. Мне нужно было, чтобы одна из грозящих мне опасностей исчезла. Опасностей в моей жизни и так было предостаточно.

Я надеялась, что это произойдет сегодня. Надеялась, что Гроссмейстер явится в книжный магазин, а улицы заполнят Невидимые. Надеялась, что Бэрронс соберет своих… кем бы они ни были. А я позову Джайна, его людей и ши-видящих. У нас будет самая главная из битв, и мы выйдем из нее победителями, в этом я не сомневалась. Но мне было холодно не только от моего сна. Моя решимость была выточена из цельного куска льда. Я беспокойно металась, как зверь по клетке. Меня тошнило от размышлений о том, что может произойти. Я хотела, чтобы все это наконец произошло.

— Нет, это не важнее моего дела. Ничто не важнее, и ты это знаешь! — зарычал Бэрронс. — И какой хрен тут главный, по его мнению? — Пауза. — Тогда пусть убирается на хрен из моего города.

Моего города. Я размышляла над этой фразой, думала о том, почему Бэрронс решил так выразиться. Он никогда не говорил «наш мир». Он всегда говорил «ваш мир». Но называл Дублин своим городом. Только потому, что давно здесь жил? Или Бэрронс, как и я, был очарован мишурой и грацией, шармом и цветастой двойственностью?

Я посмотрела на «мой» магазин. Так я его называла. Похоже, мы называем вещи, которые затронули наше сердце, «своими», независимо от того, наши они или нет. А если Дублин был его городом, означало ли это, что у Бэрронса есть сердце, несмотря на уверенность Фионы в обратном?

— Не-а, — фыркнула я и отпила кофе.

Не знаю, сколько она трепетала на двери, пока я ее заметила.

Позже я буду размышлять о том, не подошел ли кто-то, чтобы ее приклеить, пока я отрешенно попивала кофе, подслушивая разговор Бэрронса. Может, этот кто-то даже смотрел на меня сквозь затемненное стекло. Ухмылялся или посмеивался злодейским смешком. Я буду думать о том, что ее могла бы прикрепить Фиона. И ненавидеть ее за то, что она стояла и смотрела на меня, предвкушая мою боль.

— Дэррок придет, — говорил Бэрронс, пока я косилась на дверь. — Я сказал Фионе, что у меня три камня из четырех и я знаю, где четвертый.

Он сказал ей? Когда? Встретился с ней вчера ночью, пока я спала? От этой мысли я почувствовала себя… обманутой.

Я обогнула конторку и медленно подошла к главной двери магазина, по стеклу которой на легком ветру похлопывала эта штука. Именно движение заставило меня ее заметить. Кто знает, когда бы я обнаружила ее, если бы не это.

Бэрронс говорил:

— Вполне возможно, что она сделает это ненужным. Но пока слишком рано говорить.

В трех метрах от двери я узнала ее. И отвернулась, словно страус, прячущий голову в песок. Словно, если я не буду смотреть, я окажусь в безопасности.

Но в безопасности я не была.

— Этого не может быть, — сказала я.

И повернулась обратно, дошла до двери, открыла ее и аккуратно сняла записку, которая крепилась к стеклу.