Магистр - [4]

"Магистр!"

Аюшки, безразлично подумал Михаил.

"Дом Боли, Магистр".

Господь мой Иисус Христос, подумал Михаил.

"А после смерти – Гулкая Пустота. Врагу не пожелаешь, Магистр".

Святый Боже, Святый Крепкий…

"Выходи, трусливая тварь! Выходи и сражайся, как подобает темному воину!"

Святый Бессмертный, помилуй нас…

"Тьфу, пакость! Ну с чего ты взял, что этот набор слов поможет тебе? Он хорош в качестве самовнушения, но как боевое заклинание… Ты же сам в него не веришь! Не работает, Магистр".

Слава Отцу и Сыну и Святому Духу…

"Аминь".

Поток кипящей кислоты обрушился на великосхимника, захлестнув все тело такой чудовищной болью, что рассудок едва не сорвался в Гулкую Пустоту. Однако Зверь внимательно следил за состоянием Михаила и заботливо, почти нежно удержал его на самом краю пропасти. Бензопилой взревела бешено завертевшаяся огненная цепь, опоясав сердце страждущего монаха. Ослепленный и оглушенный великосхимник беспомощно извивался на ложе, впившись побелевшими пальцами в пылающую грудь, пытаясь разорвать ее и раздавить в кулаке свое глупое сердце, причиняющее ему столько чудовищных, нечеловеческих мук.

Келейник Варфоломей разметался во сне; ему явно снился дурной сон. Атмосфера в келье, пропитанная темными вибрациями, не располагала к хорошему отдыху. Стиснув зубы, чтобы не закричать, Михаил сквозь пелену мутных слез бросил на соседа отчаянный взгляд. Вот оно, спасение. Подползти к Варфоломею, ухватить слабеющей рукой за плечо и трясти, трясти, пока этот… этот брат во Христе… не проснется. Поднимется братия, преподобный сумеет его отмолить… преподобный сумеет, у него очень высокий магический потенциал… братия воздвигнет мощный духовный щит, и Зверь останется ни с чем. Разумеется, схватить его не удастся – слишком верток и осторожен, ускользнет, как уже бывало много раз…

А потом вернется опять. Вернется озлобленный и нетерпеливый, с новым набором пыточных инструментов, причудливее и кошмарнее прежних, Либо не вернется – и это будет еще хуже. Потому что это будет означать что Зверь решил оставить схимника в покое, перешагнуть через него и сразу выйти на следующего по силе соперника. А следующими, насколько помнил Михаил, были Всадник Ибикус из Австралии и митрополит Николай.

Михаил не мог допустить гибели владыки. Даже если бы следующим оказался Ибикус, за ним все равно рано или поздно последовал бы митрополит. На сегодняшний день Зверь был чересчур силен, и Всаднику Ибикусу не под силу было остановить эту универсальную машину смерти. Патриархия делала все возможное, чтобы максимально обезопасить иерархов от посягательств Антихриста, и каждый лишний час, выигранный у порождения тьмы мог иметь решающее значение. В конце концов Зверь непременно споткнется на сопернике, который окажется ему не по зубам. Но для этого соперник должен быть максимально подготовлен, тренирован и очищен на всех планах бытия. Для этого нужно драгоценное время. Много драгоценного времени.

Нет. Он никому ничего не скажет. Он никому ничего не сказал за истекшие сутки, ставшие самыми страшными в его жизни, и он будет терпеть столько, сколько понадобится. Он будет терпеть максимально долго, чтобы у владыки Николая было достаточно времени подготовиться к последней схватке. Главное – не выдать себя стоном или исполненным муки взглядом, не потерять сознания от боли, голода и нервного истощения, стоя перед алтарем. В конце концов, он страждет за собственные грехи. Если бы он не был когда-то темным магом Внутреннего круга, Зверь теперь не пришел бы за ним. Это его епитимья, его наказание, его духовный подвиг. Да будет так.

Свирепые судороги скрутили тело бывшего сатанинского магистра. Он бился на жестком ложе, беззвучно крича и хватая ледяной воздух широко разинутым ртом, он судорожно скреб пальцами по неструганным доскам, загоняя под ногти занозы и даже не замечая этого, он выл шепотом, он корчился и извивался, теряя человеческий облик. Его сознание затопила беспощадная, невыносимая боль. Он весь состоял из боли, он пил боль огромными глотками, обжигаясь, он осязал и обонял боль, он чувствовал жгучий и чуть пряный вкус боли. Боль пахла полынью и камфарой. На сей раз, похоже, Антихрист окончательно вышел из себя и все же решил убить его. Снова, и снова, и снова, и снова все нервы великосхимника звенели под обрушивавшимися на них аккордами боли. Боли было столько, что он уже не мог вмещать ее целиком, и она начала выплескиваться наружу. Боль разбрызгивалась по стенам, боль ртутными каплями падала на пол, мелкие брызги боли долетали до Варфоломея, неистово ворочавшегося на нарах. Михаил понял, что захлебнется болью, когда та затопит келью и захлестнет его ложе.

Ему казалось, что пытка продолжается много часов. Он не был способен рассуждать, не был способен воспринимать окружающее. Вокруг была только жгучая, ослепительная боль. Вселенная стала болью. Все, к чему он прикасался, было болью. Все вокруг было болью.

А потом он внезапно с размаху рухнул в прохладные и спокойные воды лесного озера.

Нет, это лишь показалось ему. Не было никакого озера. Он лежал на нарах, весь в холодном поту, и смотрел в потолок. Мышцы живота свела последняя рефлекторная судорога, но боли уже не было. Вообще не было, словно кто-то разом захлопнул двери ада – и состояние полного отсутствия боли внезапно повергло схимника в эйфорию. Он не мог шевельнуться, но все его тело наслаждалось неожиданно обретенной свободой.