Маги и мошенники - [2]

– Ты не помнишь, зачем мы свернули сюда? – сонно спросил тот, что был постарше.

– Вот чудеса, совсем не помню.

– И я не помню. Хотя, постой, я все вспомнил – это оттого, что жеребец захромал. Мой славный Хирон потерял левую заднюю подкову. Поедим сперва, потом проверю копыто. В северных провинциях такие негодные кузнецы. А вот южане…

Две статные лошади в хорошей сбруе переступали чуть в отдалении. Мула и след простыл. Человек в капюшоне непонятным образом исчез, словно растворился в неярком пейзаже.

Сыщик Дени, не обращая на этот факт ни малейшего внимания, внимательно выслушал разглагольствования товарища и согласно кивнул.

– Точно. На юге мастера куда как лучше.

И, подумав, размеренно добавил:

– А винцо-то – дрянь, кислятина. Торговец нас надул, клянусь восставшим дротом святого Регинвальда…

Часть I Ловцы чудес

Глава I Ахенские острословы

Адальберт Хронист. Придорожный трактир в Ахене, Церенская Империя.

…Я, Хронист, начинаю этим листом in-folio новый том своих записок, чтобы странные и удивительные события, участником которых я оказался, не пропали вместе со мной, как исчезает пыль, сметаемая ветром, следы на песке, сглаженные прибоем, и жизнь человеческая, истонченная беспощадным временем. Мой мул, Бенедикт, сейчас стоит у коновязи и, если я выгляну в окно, я могу увидеть на его уродливой морде почти человеческое выражение лукавства. Бенедикт хлещет хвостом, гоняя зеленых глянцевитых мух, а мух в Ахене, всеми святыми позабытом поселке близ Терпихиной Дороги, великое множество. Настырные насекомые тучей вьются во дворе над конскими спинами, зудят под низкими потолками гостиницы и с упорством, достойным лучшего применения, не оставляют в покое мою чернильницу.

Я насквозь пронзаю муху пером, словно герой дракона – копьем. Жест символический. Сегодня мой обычно мучительный дар совсем не тяготит меня, хороший сон и ясное утро в Ахене чудесным образом развеяли все тревоги. Я выглядываю-таки в окно и ищу взглядом своего Бенедикта. Мул на месте, зато по единственной пыльной улице Ахена шествует имперский судья Изергим Великий в компании незнакомого монаха. Зачем увязшему в дорожной грязи поселку нужен свой собственный, отдельный судья – великая тайна Имперской Канцелярии. Хозяин гостиницы рассказал мне, что господина Изергима прислали в эти места три года назад, с тех пор справедливый пустил в тощую ахенскую почву прочные и жадные корни. Судья плотен телом, кругл и медлителен, к его лицу накрепко приклеилось брюзгливое выражение. Пришлый монах, в компании с которым шествует блюститель правосудия, напротив, тонок, сух, высок. Впалые щеки и лихорадочный блеск глаз выдают фанатика – такие честны, упрямы и бескорыстны. Череп монаха лыс, край черной рясы истрепался до состояния бахромы.

Парочка скрывается за углом, но я не теряю ее из виду – магическим зрением я прослеживаю путь ушедших. Толстая фигура судьи, прямая, несгибаемая спина его спутника – все это я вижу ясно, словно собственными глазами. Картинка складывается из мыслей встречных прохожих, случайных взглядов людей и животных, тонкой интуиции, обостренной любопытством. Слух в таких делах меня подводит, но я давно научился читать слова по губам.

Странная пара сворачивает к рынку – что бы им там понадобилось? Через несколько минут сомнения не остается, нежная радость утра меркнет, по моей спине змейкой ползет непрошеный холодок. Старик в рясе – несомненный шпион. Доносчик инквизиции не слишком утруждает себя поисками таких типов, как я, он ловит легкую добычу – доверчивых ругателей ближнего. Говорят, два года назад наш государь Гаген Справедливый приказал первому инквизитору Церена освободить всех арестованных богохульников и без шума прекратить их судебные дела. Жители южных провинций горячи и в гневе любят призывать черта либо поминать такие атрибуты Господа Единого, которые могут поставить в тупик любого рьяного богослова.

Н-да… Телега правосудия медлительна. В конце концов схваченных сквернословов набралось столько, что императору стало выгоднее скопом изгнать дармоедов из тюрем Империи.

Впрочем, я отвлекся. За три года милосердие Гагена Святоши успело потускнеть, два живых свидетельства чему как раз в этот момент подбирались к бойкой торговке. Прекрасная горшечница (белобрысая девица с могучей талией, широкими бедрами и сильными плечами парня) попала в крепкий переплет. Ее круглые щеки пылали от гнева, который не смог умерить даже отчаянный страх. Толпа горланила и улюлюкала, радуясь развлечению. Немногочисленные стражи с тупыми алебардами теснили торговцев и хозяек, яблоки и репа из корзин раскатились по земле, воины, поскальзываясь, топтали их подошвами стальных башмаков. Куры, гуси и утки вырвались из плетенок и с пронзительными криками метались под ногами, увеличивая сумятицу. В довершении всего, басом ревел перепуганный ребенок.

Я почувствовал зуд в кончиках пальцев – первый предвестник того странного состояния, которое толкает меня вмешиваться в дела, которые меня, в сущности, совершенно не касаются. Я уже знал, что пожалею об этом, быть может, расплачусь за минутную слабость месяцами скитаний по пыльным дорогам боголюбивого Церена, равно как и знал, что снова не удержусь от соблазна. Я словно бы своими глазами видел жесткую, несгибаемую спину монаха, моталась черная бахрома подола рясы, блестел голый череп. Мне почудилось, что клок бахромы сам собой сложился в кисточку, кисточка эта существовала не просто так – она венчала собою тонкий, голый, упрятанный под черным балахоном хвостик. Шишковатый череп монаха в области темени подозрительно взбугрился парой острых холмиков. Я невольно моргнул – иллюзия рассеялась, я не сомневался, что доносчик – самый обычный провинциальный фанатик. И все-таки…