Мадонна с лилиями - [50]

— Любой человек нагуливает жирок, если целыми днями лежит в постели, как вы, милорд, — развязно продолжал слуга. — Но вам, как видно, закон не писан!

В его голосе звучала гордость, которая наверняка позабавила бы маркиза, если бы он дал себе труд вслушаться в болтовню слуги.

Между тем его сейчас занимало совсем другое. Интересно, как поступит герцог теперь, когда доктор разрешил больному встать? Выставит вон?

За то время, что маркиз провел в замке, он ни разу не видел своего негостеприимного хозяина.

Вначале маркиза осмотрел местный лекарь, а потом — сэр Уильям Книфтон, личный врач его светлости, за которым было специально послано в Лондон. Оба эскулапа сошлись во мнении, что серьезных повреждений нет — сломаны лишь два ребра и имеется множество ушибов. Синяки, украшавшие все тело маркиза, были не слишком болезненны, но благодаря им он стал похож, по его собственному выражению, «на пегого пони».

Однако прошла целая неделя, прежде чем он настолько оправился, чтобы делать подобные шутливые замечания о своей внешности.

Первая лошадь ударила его по голове, а когда он упал и запутался в поводьях, вторая потащила его за собой, и он очутился под колесами фаэтона.

Когда маркиз пришел в себя, он весьма смутно помнил, что, собственно, с ним случилось. Однако по мере того как сознание возвращалось к нему, маркиз припомнил, как, прячась в роще, вдруг увидел Сириллу, ехавшую мимо со своим отцом.

Маркиз поехал следом, по обыкновению любуясь девушкой и размышляя — наверное, в тысячный раз, — удастся ли ему когда-нибудь поговорить с ней наедине.

Будучи великолепным знатоком лошадей, он сразу отметил, что запряженная в фаэтон пара гнедых не слишком слушается кнута герцога, но лишь когда лошади понеслись к каменистой площадке, маркиз понял, что вот-вот стрясется беда.

«Зря герцог едет так быстро», — мелькнула у него мысль, и в это время на дорогу выскочил олень.

Все, что произошло потом, казалось, заняло считанные доли секунды. Не раздумывая, маркиз бросился наперерез экипажу, движимый одной мыслью — во что бы то ни стало спасти Сириллу. Об опасности для собственной жизни он в ту минуту не думал. Единственным его побуждением было остановить несущийся на бешеной скорости фаэтон, иначе седоки, выброшенные на камни, могли бы расстаться с жизнью.

— Как я понимаю, — с улыбкой заметил сэр Уильям Книфтон, в очередной раз посещая своего знатного пациента, — вы вели себя как герой. А героям полагаются награды!

— Если считать за награды синяки, то, должен заметить, они весьма болезненны, — скривившись, промолвил маркиз.

— Благодарите Бога, что отделались так легко, — укоризненно заметил сэр Уильям. — А что, если бы вы поломали руки и ноги?

— Когда я смогу встать? — нетерпеливо перебил его маркиз.

Сэру Уильяму потребовалось немало сил, чтобы убедить своего не слишком покладистого пациента, что в ближайшее время об этом и речи быть не может — надо подождать, пока заживут ребра.

Принимая во внимание физическую силу и тренированность маркиза, доктор был уверен, что он поправится значительно быстрее, чем любой другой человек, получивший те же увечья. Об этом сэр Уильям сообщил слуге маркиза, которому предстояло ухаживать за больным, — лучшую сиделку вряд ли удалось бы отыскать.

— Старайтесь, чтобы милорд как можно дольше оставался в постели, — тем не менее добавил сэр Уильям, прощаясь со слугой. — Он наверняка будет досадовать на свою беспомощность и неподвижность. Их надо возместить массажем, но помните — растирайте только ноги. Ни в коем случае нельзя касаться грудной клетки!

— Понятно, сэр, — кивнул головой Дэвис.

Это был приземистый и сильный человек, прослуживший у маркиза много лет и чрезвычайно к нему привязанный.

Именно Дэвис убедил маркиза последовать советам сэра Уильяма, и тот хотя и ворчал, но покорно выполнял все, что предписывалось медициной.

Но вот наконец настал день, когда маркиз встал с постели, чувствуя себя значительно лучше, чем ожидал.

— Я сегодня спущусь вниз, — объявил он, обращаясь к Дэвису. — Мне надо глотнуть свежего воздуха, а то я уже до смерти устал от этой комнаты!

Это было не совсем так, и сам маркиз это прекрасно понимал.

На столиках по обеим сторонам его кровати были по крайней мере два предмета, на которые взор маркиза обращался чуть не каждую минуту, — вазы с лилиями.

Лилии были первыми, что он увидел, как только пришел в сознание. Маркиз сразу понял, кто их прислал. Цветы означали, что хотя Сириллы нет с ним рядом, она по-прежнему его любит.

Маркиз сильно страдал от боли. Временами она становилась просто невыносимой, но стоило ему повернуть голову, и в каждой лилии ему чудилось прелестное личико Сириллы, а лепестки, казалось, были такими же нежными, как и ее кожа.

Собственно говоря, лилии были единственным средством общения с обитателями замка, куда он попал как непрошеный гость.

Герцог ни разу не зашел навестить маркиза. Впрочем, это было неудивительно, как и то, что он не позволил сделать этого своей дочери, так что единственным живым существом, ухаживавшим за маркизом, был его верный слуга.

Мистер Эшуорт дважды приезжал из Лондона, но маркиз проявил такое равнодушие к делам, что секретарь понял — эти визиты бессмысленны.