Мадлен. Пропавшая дочь. Исповедь матери, обвиненной в похищении собственного ребенка - [8]

Странным образом само принятие этого решения принесло мне огромное облегчение. Тяжесть ответственности за зачатие ребенка вдруг как будто свалилась с наших плеч, давление, которое мы с Джерри ощущали, уменьшилось. Первая проба ЭКО прошла гладко, и лечение (уколы, сканирование и последующие процедуры) меня ничуть не расстроило и не встревожило. Все шло замечательно. Мой организм прекрасно реагировал на лекарства, произвел множество яйцеклеток, и большой процент из них, оплодотворенный спермой Джерри, развился в эмбрионы. Не все они пережили первые несколько дней, и мнения о том, когда их переносить в матку, разделились. Одни специалисты считали, что это нужно сделать как можно быстрее, потому что «внутри им все равно лучше, чем снаружи», другие же полагали, что эмбрионы, которые достигнут стадии бластоцисты вне матки, окажутся самыми жизнеспособными, и потому у них будет больше шансов развиться. Всего мы получили тринадцать оплодотворенных яйцеклеток. Было решено имплантировать две из них, а остальные заморозить.

Радуясь тому, что течение лечения соответствует прогнозам, окрыленные оптимизмом команды ЭКО («Все проходит идеально!»), мы с Джерри наивно полагали, что успех нам обеспечен. Но даже учитывая это, мы не хотели рисковать, и я принимала все возможные меры предосторожности: полностью отказалась от алкоголя, физических нагрузок и секса. Я даже перестала принимать ванну и мылась в душе, как будто вода могла вымыть из меня эмбрионы. Я жила под таким крепким стеклянным колпаком, что и бомбой не пробьешь.

Хорошо помню, как через две недели я пошла в больницу проверяться на беременность. Внешне я была совершенно спокойна, но внутри у меня все сжималось от волнения. Но еще более отчетливо я помню, какую боль причинил мне последовавший удар. Результат был отрицательным. Я не могла поверить в это. Тогда мне казалось, что муки страшнее той, которую испытывала я, быть просто не может. Даже сегодня я не понимаю, как позволила себе быть столь уверенной в успехе, тем более что я не только как потенциальная мать, но и как врач прекрасно понимала, насколько сложное дело ЭКО. Мой необоснованный оптимизм многократно усилил боль от падения с небес на землю. Не знаю, сколько я проплакала.

Поделившись горем с Джерри, который был раздавлен этой новостью почти так же, как и я, и с мамой, я отправилась бегать. Быстрый изнуряющий бег помог мне до некоторой степени избавиться от тоски, боли и злости.

Через пару дней я взяла себя в руки, как сказала бы тетя Нора, вернулась в колею и приготовилась ждать следующей попытки.

Через два месяца мы были готовы. Решено было использовать два эмбриона из тех, которые были заморожены. На этот раз мне следовало только в нужное время прийти в больницу, чтобы эмбрионы ввели мне в матку. Я была на работе, когда мне позвонили из больницы. Но это был не долгожданный вызов. Мне очень спокойным тоном сообщили, что замороженные эмбрионы, к сожалению, не выжили, и поэтому мы не сможем продолжить. Очередная груда кирпичей обрушилась на мою голову. Тем вечером, нарыдавшись, мы с Джерри, чтобы успокоиться, пошли выпить пива. По крайней мере, мы есть друг у друга, говорили мы. Оправившись после удара, мы приготовились начать все сначала.

Несмотря на то что команда ЭКО предложила нам для обсуждения следующего шага прийти через шесть недель, я, хорошенько все обдумав, не нашла причин, почему мы не можем начать новый цикл в конце этой недели, если в больнице есть для этого все необходимое. Время как раз было подходящее, и я не принимала никаких лекарств, которые могли повлиять на процесс. Для тех, кто лечится от бесплодия, поразительно, что все остальные так спокойно говорят о неделях и месяцах, как будто ты можешь забыть об этом и сконцентрироваться на чем-то другом. Месяц ожидания для женщины, которая годами пытается забеременеть, — невыносимо долгий срок. Попав в колею, последнее, чего тебе хочется, — это сойти с нее.

Мы очень обрадовались, когда нам пошли навстречу. Однако возникло непредвиденное обстоятельство. Выяснилось, что в то время, когда Джерри нужно будет сдать сперму для оплодотворения, он должен находиться в Берлине. Его пригласили на крупнейшую в Европе кардиологическую конференцию, чтобы он мог представить результаты своих исследований. Это была важная ступень в его карьере, и он, конечно же, был несказанно рад предложению, у меня же внутри все оборвалось. Это означало очередные несколько месяцев ожидания. Но мог ли он пропустить столь важную конференцию? Вечером, когда я готовила ужин, Джерри пришел в кухню, обнял меня и сказал, что решил не ехать в Берлин. Он заверил меня, что ЭКО для него намного важнее. Как же я была ему благодарна!

На этот раз все прошло не так гладко. Я по-прежнему хорошо воспринимала лекарства, быть может, даже чересчур хорошо, потому что мои яичники увеличились слишком сильно. Мне вообще показалось, что они стали размером с тыкву! Как бы то ни было, я чувствовала себя очень неспокойно. С врачами мы решили, что эмбрионы будут вводиться на третий день. Однако на второй день нам позвонил эмбриолог и сообщил, что состояние эмбрионов, похоже, ухудшается. Он посоветовал мне немедленно приехать в больницу и сразу же провести процедуру. Нас с Джерри вдруг охватило отчаяние. Если ничего не получилось, когда все было «идеально», можно ли надеяться на успех при таких обстоятельствах? В мою матку были помещены два эмбриона, но на этот раз мы не позволили себе даже малейшей радости, и стеклянный колпак испарился. Вернувшись домой из больницы, я сразу пошла работать в сад. «Чему быть, того не миновать», — думала я, стараясь не обольщаться надеждой.