Мадлен. Пропавшая дочь. Исповедь матери, обвиненной в похищении собственного ребенка - [37]
В местную церковь Носса Сеньора да Луш, расположенную в центре поселка, мы пошли всей семьей, вместе с друзьями. Учитывая наше состояние и тот факт, что журналисты следили за каждым нашим движением, мы поехали туда на машине. Алекс Вулфол, понимая, что мы не сможем и шагу ступить без сопровождения прессы, отправился с нами.
Я потеряла чувствительность ко всему, что меня окружало. Все, кроме Мадлен, перестало иметь какое-либо значение, но мое сознание отметило, что простая церковь, выкрашенная в желтый и белый цвета, красива, но в то первое воскресенье ее красота не тронула моего сердца. Позже я по-настоящему полюбила Носса Сеньора да Луш, и она стала моим прибежищем.
В тот день маленькая церковь была полна. Хоть мы и сидели в первом ряду, когда вышел отец Жозе — или падре Зе, как его называли в поселке, — мы не сразу поняли, что началась месса. Одна из местных дам при его появлении поднялась с места, поправила сбившуюся ризу, да еще отчитала его за неаккуратность, как школьника. Здесь богослужение проходило совсем не так, как у нас дома, в Великобритании. Я услышала, как Майкл пробормотал: «Беспорядок, а приятно!» В отсутствии формальностей было что-то очень человечное, доброе. Падре Зе, чья жизнерадостность вчера смутила нас, здесь был в своей стихии. На самом деле это очень интересный человек, полный жизни и страсти. В последующие дни, когда я думала о нем, мне часто вспоминался Кенни Эверетт в роли поющего пастора брата Ли Лава.
Все молились за Мадлен. Одна португальская девочка подарила мне букетик цветов, потом мне стали дарить цветы многие прихожанки. В конце мессы каждый ребенок и каждая мать подошли к нам, чтобы обнять и поцеловать. «Она вернется», — говорили они негромко. Снова и снова мы слышали три португальских слова, которые звучат в наших сердцах и по сей день: esperança, força, coragem — надежды, силы, мужества! Это было очень волнительно и необычайно приятно. Нас обволакивали теплые, защищающие флюиды Носса Сеньора да Луш и ее прихожан.
Алекс предложил нам выйти из церкви через боковую дверь, чтобы незаметно прошмыгнуть мимо журналистов и собравшейся толпы, но мы были так благодарны этим людям за сочувствие, что не хотели от них бегать. Советы Алекса всегда были мудрыми, и невозможно переоценить их значение, но все же я думаю, что мы тогда поступили правильно, выйдя вместе с остальными через главную дверь. И в тот миг мне вдруг захотелось говорить со всеми сразу, поблагодарить за то, что они для нас сделали, и когда мы подошли к ступенькам, ведущим на улицу, я так и поступила. Сейчас мне все это представляется словно подернутым туманом. По правде говоря, так же было и тогда. Я знаю, что плакала. Сам факт, что я вообще что-то произнесла, тем более учитывая мою нелюбовь к публичным выступлениям, указывает на то, насколько для меня важно было сделать это. Каждое мое слово шло из самого сердца:
«Мы с Джерри хотим выразить признательность и поблагодарить всех, но в особенности местных жителей, которые очень поддержали нас. О большем мы и мечтать не могли. Я просто хочу сказать спасибо.
Прошу вас, продолжайте молиться за Мадлен. Она хорошая девочка».
В скором времени обитатели поселка взяли нас с Джерри под свое крыло, и мы влились в их сообщество. Мы всегда будем им благодарны за невероятную доброту и отзывчивость. Они, наверное, даже не догадываются, насколько важна была для нас их поддержка в эти первые дни отчаяния. Мы стали постоянно посещать воскресные мессы в Носса Сеньора да Луш и всегда находили там поддержку и сочувствие. Теплые, обнадеживающие слова утешения, объятия, молитвы, цветы и картинки от детей — все это повторялось еженедельно. О Мадлен не забывали, как и о нас.
В следующую пятницу, накануне дня рождения Мадлен, в церкви прошла специальная служба для молодежи. Многие люди оделись в зеленое — это цвет надежды в Португалии — или принесли оливковые ветви. Также было много желтого — этот цвет в США символизирует надежду на возвращение близких. Позднее это символическое значение распространилось и на Великобританию. Просто удивительно, какое благодатное воздействие оказала на нас эта служба. Под конец мы все, держась за две длинные суровые нити, желтую и зеленую, которые как бы связали нас вместе, подхватили песнопение «Nada nos separará… do amor de Deus» — «Ничто не лишит нас… любви Господней». И снова у меня возникло ощущение, будто сотни невидимых рук поддерживают нас, люди перекладывают на себя наше бремя. В тот раз мы вышли из церкви улыбаясь — к счастью, мы не совсем забыли, как это делается, — и вскорости стали использовать эти два цвета, зеленый и желтый, в своей кампании по розыску нашей дочери.
