Мадам - [94]

Я провел там намного больше времени, чем требовалось для записи одиннадцати строк найденного отрывка. Обнаружив в примечаниях еще несколько цитат из стихотворения Гельдерлина во французском переводе, я их тоже выписал, хотя на самом деле хотел просто отдохнуть от демонстрации собственного вранья и тактически выждать момент для продолжения игры, которая вот-вот должна была перейти в решающую фазу.

За «шахматную доску» я вернулся примерно через полчаса.

— Еще раз благодарю вас, — вежливо обратился я к ней, но вместо того, чтобы положить книгу на стол или еще куда-нибудь, продолжал держать ее в вытянутой руке.

— Положи книгу сюда, — кивнула она на журнальный столик, стоящий рядом с ее бюро, и опять перестала печатать на своем огромном «Ремингтоне». — И не стоит благодарности! Ведь это наша работа.

— Наша?

— Нашего Центра. Для этого мы здесь и находимся.

Я решил, что медлить нельзя.

— Тогда, если позволите, еще один вопрос.

— Спрашивай. Кто спрашивает, тот найдет дорогу, как утверждает пословица.

— Это правда, что в настоящее время Центр занимается устройством в Польше школ с преподаванием на французском языке?

— Нет, мне ничего об этом не известно, — удивилась она. — Откуда такая информация?

Опустив забрало, я бросился в атаку:

— Я не могу указать источник. Именно поэтому и спрашиваю. Но до меня неоднократно доходили такие слухи, — настаивал я, стараясь придать голосу максимально небрежный тон. — Я даже слышал, что в Варшаве уже работает подобное учебное заведение. Его, как мне говорили, возглавляет настоящая француженка, во всяком случае специалист, связанный с вашим Центром.

В глазах серебряной Марианны сверкнули веселые искорки.

«Она знает ее! Это очевидно! Интересно, что она теперь скажет?»

— А ты случайно не слышал, — с напускной серьезностью произнесла она, — как зовут эту пани?

— Увы, — я поднял руку, продемонстрировав этим жестом полную неосведомленность, и застыл в неподвижности, ожидая ее хода.

— Что ж, — помедлив, отозвалась Марианна, — я этого подтвердить не могу.

— Чего, простите?

Откровенно говоря, ничего. Центр не организовывал таких школ и не имеет с этим ничего общего. А та пани директор… если, конечно, речь идет об особе, которую я сейчас вспомнила… отнюдь не француженка.

— Я, так понимаю, все же слышал звон, хотя и не знаю, где он.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Ну, что в дошедших до меня слухах есть доля правды.

— Я думаю, что речь идет о проекте Министерства просвещения, принятом в рамках договора между Польшей и Францией о сотрудничестве в области науки и образования. Этим вопросом с французской стороны занимается Service Culturel…

— Service Culturel? — перебил я ее.

— Отдел культуры Французского посольства.

«Вот я куда добрался!» — я почувствовал, как по телу прокатилась горячая волна и быстрее забилось сердце.

— И Франция назначила директором этой школы… не француза?! — спросил я с притворным удивлением. — Во всяком случае, согласилась на такое назначение?

— Ты что, не знаешь, где мы живем? — слегка раздраженно отозвалась Марианна.

— Да, вы правы.

— Ты тоже по-своему прав, — примирительно сказала она. — У нас были осложнения.

— Не могли «договориться»… — иронично заметил я.

— Вопреки уже согласованным пунктам договора, Министерство просвещения не хотело даже слышать о директоре-французе. Тогда французская сторона настояла на своем праве выбрать директора хотя бы среди поляков. Однако на практике им постоянно чинили препятствия и не позволяли осуществить их право выбора. Любой кандидат объявлялся недостойным.

— Но, в конце концов… с кандидатурой той пани… согласились?

— Ничего подобного. Наоборот.

— Как же ее утвердили?

— Французы настояли. Решили, что их престиж под угрозой, и поставили условие: или с их выбором соглашаются, или они прекращают дальнейшие переговоры и отказываются от проекта. — Она сделала короткую паузу и добавила с насмешливой улыбкой: — Сразу все подписали.

Память откликнулась эхом рассказа Ежика, особенно его откровений на тему «зарубежного обмена», оформления приглашений и «торговли живым товаром».

— Следовательно, они в этом заинтересованы, — заметил я тоном специалиста по таким делам.

— Кто?

— Министерство просвещения.

— Не думаю, — скептически ответила она. — Для них это, скорее, дань. Принудительная барщина. Освобождение от условий, которые им навязывают в рамках «двусторонних соглашений».

— Ох, я, кажется, недопонимаю…

— Что же ты думал? Что здесь хоть кто-нибудь заинтересован в изучении иностранных языков? Особенно французского, этого символа «мещанской интеллигенции», рантье, землевладельцев и буржуазии, «этого реликта прошлого, выброшенного на свалку Истории»? Речь идет всего лишь о материальной заинтересованности и еще кое-каких делах, о которых я предпочла бы сейчас не говорить, а в обмен они идут на уступки в области науки и искусства, что в общем-то почти ничего не дает.

— Значит, они это делают…

— Вот именно! — подхватила она. — Для видимости. Поверь мне, ничего из этого не получится!

— Однако уже получилось.

— Что? — спросила она, подняв от удивления брови.

— Есть такой лицей… И, в конце концов, его возглавляет их пани директор!