Мачты и трюмы Российского флота - [5]

Любой начальник политического отдела обязан досконально знать подчиненный личный состав. Знать его сильные и, особенно, слабые стороны, дабы, при случае, можно было бы держать этот же состав за наиболее чувствительные места мужского организма крепкой мозолистой рукой партийной идеологии и политического самодурства.　

Так и Пим, детально ознакомившись с моим тощим “личным” делом, и выудив оттуда, что я когда-то имел счастье-несчастье работать фотографом, тут же решил проявить обо мне отеческую заботу и назначить курсовым мастером светописи. Я немедленно был вызван в руководящий политический кабинет, где мне и была предложена эта почетная должность. С нее-то и начались мои тяготы и лишения военной службы, которые я клялся стойко преодолевать и переносить (неизвестно только откуда и куда).　

“Фотолаборатория”, ключи от которой мне были любезно предоставлены самим НАЧПО, представляла собой маленькую, грязную комнатушку, расположенную за сценой барской конюшни. Воды в ней не было, что в процессе фототворчества имеет определенные неудобства. Из аппаратуры, требующейся фотографу, был только сломанный фотоувеличитель “Ленинград”, обшарпанный фотоаппарат “Зоркий” да несколько ржавых ванночек. После институтской лаборатории эта конура показалась мне ни чем иным, как издевательством над благородной профессией фотомастера, каковым я самоуверенно считал себя тогда. В результате моего искреннего возмущения, из под моего же пера родился первый военный документ, названный мной “Заявление”, хотя на службе он должен был именоваться “Рапортом”.　

НАЧАЛЬНИКУ ПОЛИТОТДЕЛА ВМФ ПРИ ГМИ ЗАЯВЛЕНИЕ　

Для нормальной работы фотолаборатории прошу Вас купить　

следующее имущество:　

1. Фотоаппарат “Зенит" - 1 шт.　

2. Глянцеватель - 1 шт.　

3. Ванночки, бачки для пленок, фоторезак, форматную рамку,　

пленку, бумагу и необходимые химикалии.　

Всего на сумму 500 (пятьсот) рублей.　

Никакой воинский начальник никогда не пойдет на денежные расходы, если вопрос может быть решен с помощью энтузиазма подчиненного и к тому же бесплатно. Я же еще этого не знал, будучи твердо уверенным в том, что “бесплатный сыр бывает только в мышеловке”. И вот с видом великого фотограмотея, я представил сей документ Самому. Удивлению его не было предела...　

— Это что за херню Вы мне тут нарисовали? Я понимаю так, что Вы отказываетесь от работы! Так дело не пойдет! Здесь Вам не тут! Я это Вам припомню! А на место Ваше найдутся десять желающих!!!　

Ошарашенный вышеизложенной тирадой, не понимающий своей огромной вины перед Коммунистической партией, Советским правительством и лично Леонидом Ильичем Брежневым, я резонно возразил:　

— А что, собственно, Вы на меня орете? Я ведь не прошу чего-то сверхъестественного, а только то, что положено для нормальной работы!　

В голове теснилось еще несколько фраз, однако выплеснуться наружу они не успели, так как я был с позором изгнан из кабинета и с почетной должности факультетского борзописца светом. Последствия своего опрометчивого шага я ощущал потом все два года учебы в стенах сего храма военной медицины. Это выражалось хотя бы в том, что несмотря на довольно успешную учебу, поощрения в виде грамот и благодарностей на меня не сыпались, в то время как и за менее эффективный труд на ниве постижения наук умеющие сладко улыбаться начальству слушатели всегда бывали вовремя обласканы тем же начальством.　

Прошли, наконец-то, проклятые десять дней первого в моей жизни заключения, и я получил возможность выйти в город. Получил также разрешение начальника курса Савинкова снять квартиру и поселиться вне казармы, что давало ощущение определенной степени свободы, так необходимой мне на первых порах военной карьеры. Расходы по квартплате сторицей окупались тем, что не нужно было записываться в увольнение, унижаясь каждый раз перед сержантом Опариным и не нужно было с глупым видом кричать “я” на вечерней поверке, дышать специфическими запахами военной казармы и бриться только холодной водой. К тому же финансовый вопрос не мог нас всех здорово беспокоить, так как нам, кроме одежды, выдавалось 95 рублей в месяц на прокорм, а это было не такой уж и маленькой суммой. Хватало и на столовую, и на ресторан. Самые умные могли даже книжки покупать.　

Первого сентября начались занятия. Кроме клинических дисциплин нам начали преподавать такие предметы, как ТБСФ (тактика боевых средств флота), Уставы ВС СССР, ОТМС ВМФ (организация и тактика медицинской службы ВМФ), военную гигиену и прочую муру. И если занятия в клиниках не отличались от таковых в институте, то военные науки преподавались с определенными особенностями.　

Суперуспехом у слушателей пользовалась такая дисциплина, как ТБСФ. Но совсем не потому, что она очень интересовала народ, а лишь из-за самого “профессора ТБСФ”, капитана второго ранга Боброва, который носил почетную кличку “Дельфун”. Вышеуказанный мореман служил когда-то на кораблях разведки и имел счастье осуществить один дальний поход, о котором нам всегда взахлеб рассказывал, представляя его, образцом суровой морской школы и мужества. В этом же походе товарищу Боброву посчастливилось увидеть дельфинов, однако рассказывая об этих удивительных животных, мореман никак не мог вспомнить их имени и вместо “Дельфин” говорил “дельфун”. Отсюда и кличка. Лекции по ТБСФ были хороши еще и тем, что на них слушатели обязаны были задавать дополнительные вопросы. Несколько примеров.