М7 - [23]

* * *

Он забрал Сабину с Николоямской улицы во втором часу ночи. Она жила в старом, постройки 1920 годов, доме, который в самом конце девяностых превратили в «новостройку», вылизанную, чистую, подвергнув детальной реконструкции ― оставили только каркас и местоположение. Отец Сабины теперь видный банкир, а когда-то снимал с женой комнату в Реутове, отправив шестимесячную дочь, сразу как закончилось молоко и перешли на искусственное вскармливание, к своей матери во Львов. Тогда он считал это правильным. Обратно в Москву он перевез дочь лишь в четырнадцать ― и определил в частную школу «Сотрудничество», где Николай учился последние два класса. А остальные школьные годы Николай отучился в старой английской спецшколе вместе с Кати. Такая запутанная история.

Николай был влюблен в Кати еще в школе ― но та, повстречавшись с ним две недели, перестала выказывать должную симпатию и снова занялась тем, что считала наиболее важным ― учебой и собой.

Николай до первой их встречи после окончания школы Сабину почти не помнил, несмотря на тот факт, что она была тайно влюблена в него те недолгие школьные годы. Она писала ровными печатными буквами валентинки ― приходила за полчаса до начала уроков и, пока никто не видит, опускала аккуратно и с трепетом запечатанный конверт в ящик с сердечками. Они встретились спустя пять или шесть лет после окончания школы на встрече выпускников ― отправились частью класса в ресторан, сидели рядом на низком кожаном диване ― но по правую руку от него сидела уже не та полноватая клуша из средней школы, а похорошевшая девушка с прекрасными манерами. Последние курсы она училась в Freie Universität Berlin, так называемом Свободном Университете в Берлине, летом проходила практику в одной из немецких компаний, занимающейся налогами, а спустя пару месяцев после встречи с одноклассниками должна была отправиться в Цюрих на стажировку в юридическую контору с мировым именем. Без зарплаты. За папины деньги. Но в обществе выпускников частной школы данный факт никого не смущал, а наоборот, чуть добавлял очков. А часы за полсотни тысяч долларов, взятые тайком из маминого сейфа, и папин темно-серый спортивный «Порше» делали из нее завидную невесту.

Так они с Николаем начали общаться. И все могло бы произойти ― и роман мог бы завязаться, и даже почти случился (ах, как счастливы были бы их родители, живущие по заповеди «капитал к капиталу»), но Николай в одну из командировок встретил Кати...

И вот Николай курил в машине возле дома Сабины, слушал шебуршание дворника, переводя взгляд с одного окна на другое, заметил, как серая фигура металась из одной комнаты в другую, примеряла шарф, расчесывала волосы... И впервые засомневался в правильности своего выбора: ему же всегда хотелось, чтобы кто-то смотрел на него восхищенным взглядом, уважал не за какие-то конкретные поступки (которые всегда требовались Кати), а просто... За то, что он ― это он.

Сабина спустилась легкая и воздушная, с лучистым взглядом и мохнатыми пушистыми ресницами. Встреть ее на улице, подумаешь, что девушка вышла из сказки прогуляться по Москве, и за ней уже вылетел добрый волшебник на голубом вертолете. Но Николай прекрасно знал историю ее далеко не радужного детства, не раз видел ее равнодушную мать Лету, жал руку вечно командировочному отцу Ильдару, слышал, как часто Сабина писала бабушке во Львов бумажные письма, некоторые слова в которых расплывались по листку, окропленные слезами. Когда учился в школе, Николай, правда, не задумывался о ее тяжелой адаптации в Москве, подтрунивал и язвил на уроках на пару с физруком, который пародировал ее манеру бега и ласково называл «мягкотелой курочкой-капушей». И пусть теперь все казалось таким далеким, прошлое отпечаталось грубым готическим шрифтом в ее памяти. Да и шрамы от лезвий на руке, следы липосакций и иглы для похудения в ушах о многом не давали забыть.

Татарка по крови, Сабина прекрасно говорила по-русски, со старомосковским произношением ― спасибо интеллигентной бабушке.

Бабушка, Евгения Викторовна ― корифей педагогики, выросла в Москве ― в переулках Якиманки ― и лишь в тридцать лет в одной из командировок, где она вела семинары для молодых преподавателей, познакомилась с татарином и уехала жить в Казань. Там родила и вырастила сына, отца Сабины, и дочь. Сын еще в школе начал встречаться с коренной татаркой с легкой примесью цыганской крови из советской атеистической семьи и, как только поступил в институт, перевез ее в Москву. Дочь же, выйдя замуж за офицера, отправилась жить во Львов и перевезла туда Евгению Викторовну помогать по хозяйству и с детьми...

Снимать квартиру в самом центре Львова стоило сущие копейки, и Ильдар поселил свою мать и Сабину в трехэтажном «австрийском доме» постройки начала века с аккуратным фасадом, щедро украшенным лепниной, на углу Галицкой и Староеврейской улиц. Со временем квартиру перестали арендовать и выкупили. Евгения Викторовна любила до блеска отмывать окна, выходящие на пешеходную улицу, красить поручни длинного балкона прямо над магазином «Подарки» и без одышки бегом поднималась на второй этаж, выше жить в доме без лифта она побаивалась.