М - значит молчание - [44]

— Нет проблем. Спасибо за то, что согласились встретиться со мной сегодня. Вы повар?

— Без специального образования. Это мое хобби уже много лет. Я пеку в основном свадебные торты, но могу испечь все, что угодно. Присаживайтесь.

Я села в одно из плетеных кресел, спинка и сиденье которых были снабжены специальными подушечками в парусиновых наволочках.

— Хозяин квартиры, которую я снимаю, был пекарем. Сейчас он на пенсии, но любит что-нибудь испечь. В вашем доме пахнет так же, как у него, — ванилью и жженым сахаром.

— Я настолько привыкла к этому запаху, что даже не замечаю его. Это, наверное, все равно что работать в пивоварне и не ощущать запаха пива. Но мой муж всегда говорил, что у нас дома пахнет именно так — ванилью и сахаром.

— Вы замужем?

— Сейчас нет. Я уже шесть лет в разводе. У него свой бизнес. Мы остались добрыми друзьями.

— У вас есть дети?

— Сын, — ответила она. — Кевин и его жена Мерси ждут своего первенца, дочку, в ближайшие десять дней, если малышка родится в срок. Они хотят назвать ее Елизаветой в мою честь, хотя раньше собирались дать ей имя Либби. — Ее пальцы коснулись серебряного медальона, словно чтобы не сглазить.

— Вы выглядите слишком молодо для бабушки.

— Спасибо, — сказала она. — Чем я могу вам помочь?

— Дейзи Салливан наняла меня в надежде найти свою мать.

— Да, я слышала. Вы уже общались с Кэти Креймер.

— Приятная женщина, — солгала я, надеясь, что Бог не вырвет мой язык.

Она улыбнулась, заправляя за ухо прядь волос.

— Желаю вам успеха! Я очень хотела бы знать, что случилось с Виолеттой. Она изменила мою жизнь.

— В самом деле? К лучшему или к худшему?

— О, конечно, к лучшему. Она оказалась первым взрослым человеком, который проявил ко мне интерес. Я выросла в Сирина-Стейшн, одном из самых дерьмовых мест на свете. Вы его видели?

— Дейзи мне его показала. Он кажется городом призраков.

— Теперь да. Раньше там жило намного больше людей, но все были такие занудные и консервативные. Виолетта была как струя свежего воздуха, простите за банальность. Она плевала на общепринятые правила и на то, что думали о ней люди. В ней жил дух свободы. По сравнению с ней все остальные казались скучными и тусклыми.

— Вы первый человек из тех, с кем я разговаривала, кто сказал о ней что-то хорошее.

— Я уже тогда была ее единственной защитницей. Сейчас я понимаю, что ей было свойственно саморазрушение. Она была импульсивной… или, лучше сказать, безрассудной. Она одновременно и привлекала, и отталкивала людей.

— Как это?

— Я думаю, что многие хотели бы делать то же самое, что и она, но не имели такой смелости.

— Она была счастлива?

— О нет. Совсем нет. Ей отчаянно хотелось другой жизни. Ей до смерти надоели бедность и побои Фоли.

— Так вы думаете, что она сбежала из города?

Она взглянула на меня, прищурившись.

— Конечно.

— Каким образом?

— Таким, каким делала и все остальное. Она знала, чего хочет, и перехитрила всех, кто стоял у нее на пути.

— Это звучит жестоко.

— Ну, это вопрос семантики. Я бы сказала «определенно», но иногда это одно и то же. Я чувствовала себя несчастной, когда она уехала, не попрощавшись. Я бы сказала ей: «Счастливого пути, и да благословит вас Бог!», но в четырнадцать лет я не могла бы произнести таких слов, хотя именно так и думала. Я очень страдала, но была рада за нее. Понимаете, что я имею в виду? Ей выпал шанс, и она воспользовалась им. Дверь распахнулась, и она выскользнула из нее. Я восхищалась ею.

— Вы, должно быть, очень по ней скучали.

— Сначала ужасно. Мы всегда болтали с ней обо всем, а тут она внезапно исчезла. Я была просто убита.

— И что вы сделали?

— Что я могла сделать? Училась жить без нее.

— Она никогда не давала о себе знать?

— Нет, хотя тогда я была уверена, что даст. Пусть бы это была одна-единственная открытка с одной строчкой или вообще без текста. Даже почтовой марки было бы достаточно. Все, что угодно, но я бы знала, где она. Я воображала ее на Гаити или в Вермонте — в каком-нибудь месте, совершенно не похожем на это. Я много месяцев ежедневно заглядывала в почтовый ящик, но полагаю, она не могла рисковать.

— Не понимаю, какой здесь риск?

— Вы ошибаетесь. Соня — женщина, работавшая на почте, — заметила бы ее послание при разборе корреспонденции. Я бы не сказала ни единой душе, но пошли бы слухи. Соня была сплетницей, и Виолетта это знала.

— Вы последняя имели с ней более или менее длительный контакт.

— Да, и я много думала о том вечере. Он не выходит у меня из головы. Это все равно как мелодия какой-нибудь песни, которая звучит в вашем мозгу, что бы вы ни делали. Даже теперь, хотя прошло столько лет. Образ Виолетты тускнеет. Но знаете что? Стоит мне почувствовать запах фиалкового одеколона — бац! — и она снова возникает передо мной. И тогда я не могу сдержать слез.

— Вам когда-нибудь приходило в голову, что с ней могло что-то случиться?

— Вы имеете в виду преступление? Люди говорили об этом, но я никогда в это не верила.

— Почему? Вы же видели, как Фоли ее бил. Вы не думали, что она могла попасть в беду?

Она покачала головой.

— Я считала, что произошло нечто другое. Я пришла в тот день раньше назначенного времени и увидела на стуле коричневые бумажные пакеты. Оттуда виднелись ее любимые вещи, и я спросила, что она собирается с ними делать. Она сказала, что разбирала свой шкаф и кое-какую одежду хочет отдать в благотворительную организацию. Тогда это показалось мне глупостью. Позднее — после того как она исчезла — до меня дошло, что она приготовила вещи не для этого.