Лживый язык - [20]

— Моего предшественника?

— Именно.

— Чем он вам не угодил?

— Не выполнял свои обещания и в результате потерял место. — Я чувствовал, что гнев Крейса остывает. — Просто мне не хочется заново искать кого-то. Это очень утомительно.

Было очевидно, что Крейс нуждается во мне. Я прекрасно понимал, почему мой предшественник не продержался долго у него на службе. С другой стороны, сам я тоже нуждался в Крейсе.

— Простите, что не вернулся вовремя. Но от меня совершенно ничего не зависело. Да, наверно, мне следовало отправиться домой чуть раньше, но, даю вам честное слово, я задержался не умышленно. Постараюсь, чтобы подобного больше повторилось.

— Очень хорошо. Замечательно. — Крейс помолчал. — Так что у нас на обед?

* * *

Не могу сказать, как, точнее, когда эта идея пришла мне в голову. Должно быть, она на протяжении многих дней неясной тенью кружила на задворках моего сознания, пока не обрела осмысленные очертания.

Биография Крейса. Я напишу его биографию.

Я идеально подхожу на роль биографа Крейса. Имею к нему доступ — объект изучения у меня под носом. У меня есть время. И вряд ли роман, который я планировал написать, когда-либо примет законченную форму. Разумеется, лучше сделать себе имя на этом проекте. Напишу многогранный портрет некогда успешного писателя, а теперь отшельника, не выходившего за порог своего осыпающегося палаццо последние двадцать лет, и представлю свою работу на суд издателя. Я был уверен, что история жизни Крейса исключительна и что я справлюсь с поставленной перед собой задачей. С какой стати какая-то Лавиния Мэддон, совершенно чужой Крейсу человек, должна наживаться на нем? Пусть она серьезный литератор, печаталась в «Нью-Йоркере», живет в богатом доме, но ведь она имеет самое общее представление о Крейсе. Не знает его так, как я.

Я понимал, что, скорее всего, не смогу опубликовать свою книгу при жизни Крейса. Хотя, пожалуй, ему недолго осталось, рассудил я. В любую минуту можно ожидать, что он свалится и помрет. Это только дело времени. Даже если ему нет еще и семидесяти, здоровье у него хлипкое. Он хил и тщедушен, как дряхлый оголодавший пес. Я соберу о нем материал — подступлюсь к нему как можно ближе — и сразу же после его кончины издам свою книгу. Хоть Крейс и говорил, что он терпеть не может биографии и биографов, которых он называл любопытными тварями, я был уверен, что он одобрил бы такую дань его памяти. Только писать о нем должен человек, который понимает его, которому он не безразличен.

Надеясь найти другие письма от Лавинии Мэддон, я вновь взялся перебирать почту Крейса. Но теперь, вдохновленный своим новым планом, также высматривал любую интересную информацию: биографический материал, открытки от старых знакомых, издательские справки. Если письмо казалось мне любопытным, я откладывал его в сторону, чтобы внимательно прочитать позже, либо переписывал в свой новый блокнот, который купил специально для этой цели. Крейсу, который иногда заходил проверить, как продвигаются мои дела, казалось, что я тщательно выполняю свою работу. Он останавливался у меня за спиной, легонько трогал меня за плечо, произносил пару одобрительных фраз и вновь удалялся.

В процессе сбора материала, который помог бы мне узнать всю правду о Крейсе, я наткнулся на первое письмо Лавинии Мэддон, отправленное 12 февраля. До чего же она была хороша. Оставалось только восхищаться ее напористостью, умением жонглировать словами. Неудивительно, что она снискала такую славу. Ее письмо было само очарование. В изящных отточенных выражениях она изложила свои истинные намерения — раскрыть и использовать в своих целях образ Крейса. Она ни в коем случае не хочет обидеть его, печется только об его интересах. Если он согласится на ее предложение, она обещает ни одно его высказывание не вносить в книгу без его одобрения. Она собирается сделать акцент не на биографических данных, а на литературной форме. Читая письмо Лавинии Мэддон, я почти поверил, что, кроме нее, никто лучше не напишет биографию Крейса. Я решил, что с ее письмом разберусь позже, и спрятал его в свой блокнот.

В то утро я также, наконец, нашел два банковских чека на выплату авторского вознаграждения. Невероятно, но роман Крейса до сих пор не только регулярно переиздавался, но еще и прекрасно продавался. Я подумал, что отдам ему чеки за обедом. Интересно будет посмотреть на его реакцию. В конце концов, теперь, когда я собираю материал о Крейсе, любая мелочь, связанная с ним, имеет большое значение.

Я приготовил обед, поставив на стол хлеб, пармскую ветчину, инжир и сыр, и велел Крейсу закрыть глаза.

— Зачем, позвольте узнать?

— У меня кое-что есть для вас.

— Что?

— Скоро увидите, — сказал я.

— Что за глупые игры? Почему просто нельзя взять и показать?

Крейс притворялся, будто он раздражен, но я видел, что он взволнован, как мальчишка, в предвкушении неожиданного подарка.

— Итак, я жду.

— Так и быть.

Когда его тончающие дряблые веки опустились, я представил, что он мертв и я кладу ему на глаза две монеты.

— Вытяните руки.

Крейс повиновался. Его ладони с кривыми пальцами были похожи на руки молящего. Я вложил в них два чека от его издателей.