Лживый брак - [9]

Пауза.

– Да, мэм. Боюсь, что вы правы.

Опять пауза, на сей раз долгая.

– О'кей. Я скажу ей.

Она нажимает на отбой и аккуратно кладет телефон на место.

– Ваши родители едут. Они будут на месте до темноты.

Я хочу поблагодарить ее, но у меня нет сил. Я смотрю в окно и пытаюсь представить моего Уилла на месте крушения, среди дымящихся обломков, разбросанного багажа, обугленных, искореженных кусков металла, но не могу. Это не укладывается у меня в голове, мой мозг отказывается воспринимать эту картину, так же как когда-то физику на уроках профессора Друккера.

Клэр выезжает на трассу Джорджия-400, нажимает на газ, и мы мчимся на юг в благословенной тишине.

5

Сколько я ни убеждаю ее, что это вовсе не обязательно, Клэр идет вслед за мной по выложенной плиткой дорожке до самой двери. Я роюсь в сумке, вытаскиваю ключи и вставляю их в замок.

– Спасибо, что подвезли. Со мной все будет в порядке.

Повернув ключ в замке, я вхожу в дом, но, когда поворачиваюсь, чтобы закрыть дверь, Клэр останавливает меня, уперев ладонь в витражную панель.

– Дорогая, я останусь. До тех пор, пока не приедут ваши родители.

– Не обижайтесь, Клэр, но я хочу побыть одна.

– Не обижайтесь, Айрис, но я не уйду. – Ее высокий голос звучит на удивление твердо, но слова смягчает улыбка. – Можете не разговаривать со мной, если вам не хочется, но я остаюсь, и точка.

Я отступаю назад и позволяю ей войти.

Клэр оглядывает прихожую, оценивая медового цвета стены, блестящий деревянный пол, выкрашенный темной, почти черной краской, резные перила лестницы. Вытянув шею, она заглядывает за угол в гостиную, которую украшает одинокий бежевый диван – наш подарок друг другу на Рождество из «Рум энд Борд» – и указывает вглубь дома:

– Я полагаю, кухня там?

Я киваю.

Она бросает сумку возле двери и идет по коридору.

– Я приготовлю нам чай.

Она скрывается в кухне, расположенной за углом.

Как только она уходит, я хватаюсь за стойку перил, на меня наваливаются воспоминания этого утра. Тяжесть тела Уилла на моем теле, согревающее тепло его рук и горячей обнаженной кожи. Его губы, целующие мою шею, опускаясь все ниже, утренняя щетина, легонько царапающая мои груди, живот. Мои пальцы, зарывающиеся в его волосы. Вода, стекающая по мускулистому торсу Уилла, когда он выходит из душа, прикосновение его пальцев к моим в тот момент, когда я подаю ему полотенце. Его гладкие, теплые губы, тянущиеся подарить мне еще один поцелуй, хотя я уже сто раз предупреждала его, что он всерьез рискует опоздать на самолет. Тот прощальный взмах рукой, блеск обручального кольца на пальце, в момент, когда он вытаскивал чемодан за порог, чтобы ехать в аэропорт.

Он вернется. У нас еще не заказаны номера в гостинице и ресторан, и нам еще надо обсудить, как мы будем праздновать дни рождения. В следующем месяце мы едем в «Сисайд», где решили провести День памяти павших только вдвоем, а летом – в «Хилтон Хэд» с моими родителями. Только этой ночью он целовал мой живот и говорил, что не может дождаться, когда я так растолстею, нося нашего ребенка, что он не сможет меня обнять. Уилл не может исчезнуть. Такой конец слишком нереален, он не укладывается в голове. Мне нужны доказательства.

Я бросаю вещи на пол и иду по коридору вглубь дома, где открытая кухня соседствует со столовой и гостиной. Я выуживаю из корзины с фруктами пульт от телевизора и включаю CNN. На экране возникает девушка-репортер, она стоит на фоне кукурузного поля, ветер треплет ее темные волосы, и задает вопросы седому мужчине в нелепой куртке. Судя по появившейся внизу экрана надписи, это хозяин того самого кукурузного поля, которое теперь усеяно обломками рухнувшего самолета и человеческими останками.

Из-за угла появляется Клэр, держа в руках коробочку с чайными пакетиками. Сделав большие глаза, она говорит:

– Вам не стоит это смотреть.

– Тише. – Я нажимаю на кнопку регулировки громкости и не отпускаю ее до тех пор, пока голоса людей на экране не начинают причинять моим ушам такую же боль, как их слова. Журналистка засыпает мужчину вопросами, а я в это время стараюсь разглядеть на заднем плане хоть какие-то следы Уилла. Прядь каштановых волос, рукав синего джемпера. Затаив дыхание, я вглядываюсь изо всех сил, но на экране только дым и качающиеся на ветру стебли кукурузы.

Журналистка просит старика рассказать перед камерой, что он видел.

«Я работал в дальнем конце поля, когда услыхал, как он приближается, – сказал мужчина, указывая на бескрайние ряды кукурузы позади себя. – Самолет, в смысле. Я услыхал его раньше, чем увидел. С ним явно было не все в порядке».

Журналистка прерывает его рассказ:

«Почему вы подумали, что с самолетом что-то не так?»

«Ну, двигатели пронзительно выли, но я не видал ни дыма, ни огня. Пока он не врезался в поле и не взорвался. Самый большой взрыв, какой я когда-либо видел. Я был примерно в миле отсюда, но и то почувствовал, как земля вздрогнула, а потом так дохнуло жаром, что чуть волосы мне не спалило».

Как долго самолет падал с неба? Одну минуту? Пять? Я думаю о том, что должен был чувствовать Уилл, и меня опять начинает тошнить, да так, что я едва успеваю добежать до раковины.