Лжесвидетель - [23]

Особенно Шпе удался закат. Даже таинственные плоды в палисадничках перед домами начинали казаться вишнями. Уходило солнце, возвращалась ночная прелесть цветения вокруг, неуязвимость детства.

Местечко Мадагаскар привиделось ему, и возникло много домов с двухскатными крышами, притершимися друг к другу, будто они стояли так уже давно, и ешивы, в них будут учиться дети, и базарные площади, и дворики позади домов, и заезды для приезжих купцов. Он учел даже стойла для лошадей, хотя плохо представлял себе, откуда на острове возьмутся лошади. Все было неважно. Остров без людей, в ожидании людей стал сам подсказывать свое будущее. Он просто захотел выглядеть так, а не иначе. Он просто не хотел становиться

Палестиной, что-то простое, домашнее, даже затхлое, не слишком далеко ушедшее от его прежнего малагасийского облика и в то же время никакого отношения к этому облику не имеющее, мерещилось ему что-то, примиряющее это отравленное гибелью людей место с предстоящими переменами. Шпе был хитрый. Он знал: чтобы успокоить, надо погладить. Он стал элегичен, почти стар.

Остров сам заказывал музыку. Становиться Святой землей он не хотел, да и какая после случившегося могла возникнуть Святая земля!

Но в то же время здесь могло возникнуть что-то не менее святое и не раздражающее поселенцев своей исторической недосягаемостью.

Конечно, фюрер будет недоволен, вместо нового Иерусалима ему предлагают те самые местечки, что с легкостью сжигала сейчас его армия на пути к победе. Но почему-то именно эти самые местечки вписывались в местный ландшафт, все остальное вызывало в Шпе раздражение.

Единственно, в чем он уступил вождю, – это снес дворец императрицы в

Антананариву и на его месте воздвиг некое подобие теперь уже третьего Храма, так как два первых благополучно канули в Лету.

Получилась скорее театральная декорация, чем настоящий храм, трудно было поверить в его реальность.

Но первое впечатление было очень правдоподобным и вполне соответствовало представлениям фюрера о библейском ландшафте посреди океана.

Шпе даже пожалел, что строение это продержится недолго, он почему-то так и подумал: «Жаль, недолго». Но призраки и не должны рассчитывать на вечность.

Если не повезло возродиться, пусть покрасуется немного и исчезнет.

Тут было все настоящее, убедительное, на камни пошел императорский дворец, он был разрушен и снова водружен на том же самом месте, но по другому плану.

Шпе любил шляться по территории мнимого храма и размышлять о том, что его способности странно используются природой, что именно ему суждено создавать никому не нужное, в то время как там, на востоке, разрушаются города, в которых привыкли жить люди.

Иногда он ясно видел тех, кто жил в его Иерусалиме когда-то, и шарахался в сторону, будто мешал кому-то пройти. Реальность становилась уже совершенно жуткой, когда из-под копыт проскакавшего мимо коня полетели камни.

Но вот что странно. Если он пытался представить себе толпу на главной площади, то возникали те же самые малагасийцы со смуглыми физиономиями, в таких же, как обычно, обносках.

Никаких белых одеяний, никаких тюрбанов, никаких сандалий с драгоценными пряжками, никаких красавиц и пророков перед ним не возникало. Одна прошла женщина высокого происхождения, но явно не царица Савская, а именно та самая императрица, дворец которой пошел на храм.

Единственной реальностью была синагога. Ну, во-первых, это была настоящая синагога, правда, не имевшая никакого отношения к той, библейской, пережившей римскую осаду, но настоящая, такая же для Шпе невозможная, скрытная, лукавая, вечно недовольная, как и все синагоги, которые ему приходилось видеть. В детстве он обходил синагоги десятой стороной, боялся. Синагог в Манхейме, где он родился, было много, и прежде, чем сбежать к реке сквозь заросли невыполотого кустарника, он уже издали видел главную преграду на своем пути, вот такую же самую синагогу, и стремился проскочить.

Собственно, мысль о местечке, о цепи местечек, и возникла у него, когда он вспомнил детство.

Океан куда-то делся. Почувствовал, что здесь он не предполагается, и затих. Странно подумать, что Шпе, умелый строитель, главный архитектор рейха, до такой степени не учел океан.

Конечно, можно было бы на побережье выстроить многоэтажные гостиницы с ресторанами, магазинами, но кто в них согласится жить после тишины этих маленьких местечковых домов, как ты, становящихся еще меньше при свете заката.

Даже дожди как-то присмирели, вероятно, у них была какая-то договоренность с малагасийцами или привычка вот так монотонно идти и идти, а сейчас они сгинули вместе с теми, шли изредка и равнодушно.

Местечко Мадагаскар, в отличие от острова, не любило дождя. Что сумеешь сделать в дождь? А дел было много. В дождь приятно читать вместе с учениками в ешивах тору, а вот зерно в дождь не перемелешь, дырявая мельница пропускает влагу, торговля никакая в дождь, и даже, чтобы починить часы полицеймейстеру, надо в комнате зажечь свет, а накладно. Да и какая торговля в дождь, а как страшно за детей, вдруг они побегут по лужам и простудятся? Страшная штука этот мадагаскарский дождь, ненужная.