Лжедмитрий I - [4]

Что же могло так испугать Нагих? Почему они вместе с угличанами стали грабить подворье дьяка Битяговского? Разгадка кроется в предсмертных словах дьяка Михаила Битяговского, в минуту нависшей над ним опасности успевшего выкрикнуть в толпу, что его «Михайло Нагой велит убити для того, что Михайло Нагой добывает ведунов и ведуны на государя и на государыню, а хочет портить»¹⁶. Оставшаяся в живых после угличского бунта вдова Михаила Битяговского могла уже подробнее рассказать о тайне Нагих. В своей «сказке» (то есть показании), обращенной к царю Федору Ивановичу, она обвиняла убийц мужа и тоже говорила про какого-то ведуна Андрюшку Мочалова: «И про тебя, государя, и про царицу Михайло Нагой тому ведуну велел ворожити, сколко ты, государь, долговечен и государыня царица. То есми, государь, слыхала у мужа своего»¹⁷.

Эти слова многое проясняют. Преступления, страшнее колдовства и наведения порчи на царя и царицу, по представлениям того века, быть не могло. Видимо, царица Мария и ее братья пытались угадать свою судьбу, для этого и надо было знать, сколько еще процарствует царь Федор Иванович. Ранее его земного срока ссылка Нагих в Углич не могла завершиться.

Косвенно подтверждают обвинения дьяка Битяговского почти незамеченные смерти обычных людей, к своему несчастью, ставших свидетелями драмы царевича Дмитрия. Мария Нагая даже два дня спустя после случившегося не могла удержаться от ярости и отдала приказ расправиться с той, кого посчитала виновницей «порчи» царевича (или, может быть, той, которая могла стать источником слухов обо всем, что происходило у нее во дворце?)¹⁸: «Да была жоночка уродливая у Михаила у Битяговского и хаживала от Михаила к Ондрею Нагому; и сказали про нее царице Марье, и царица ей велела приходить для потехи, и та жоночка приходила к царице, и как царевичю смерть сталася, и царица и ту жонку после того два дни спустя велела добыть и велела ее убити ж, что будто та жонка царевича портила»¹⁹.

Только приезд высокой московской комиссии во главе с боярином князем Василием Ивановичем Шуйским, окольничим Андреем Петровичем Клешниным и дьяком Елизаром Вылузгиным заставил Нагих опомниться и понять, что они сделали. Сначала была «наивная», по словам С. Б. Веселовского, попытка подтасовать факты, подбросить обмазанные «курячей» кровью ножи, палицы и пищали к телам убитых людей. В итоге же царица била челом «словесно» митрополиту Геласию, входившему в состав следственной комиссии (допрашивать ее не могли), и просила передать признание своей «вины» царю Федору Ивановичу²⁰.

Самой важной деталью в свете дальнейшего самозванства с использованием имени царевича Дмитрия становится обращение Нагих с телом царевича. Они сразу же приняли меры к его охране и перенесли тело погибшего в Спасский собор, где оно лежало в ожидании царского указа о погребении. Вокруг Углича были организованы заставы, чтобы не допустить ни побега из города угличан, ни внезапного прихода «скопом» каких-либо людей. Возможно, Нагие еще надеялись, что царевич Дмитрий, как потомок правящих Рюриковичей, будет похоронен в Архангельском соборе, а возможно, ждали приезда из Москвы самого царя Федора Ивановича. Им было важно предъявить тело царевича еще и для подтверждения того, что царевича Дмитрия убили. Однако приехавшие следователи им не поверили. Хотя своей версии об убийстве мальчика Нагие будут держаться всегда, разве что за исключением того выгодного им времени, когда самозваный «царевич Дмитрий» воссядет на московском престоле. В 1606 году, уже после смерти Лжедмитрия I, Нагие примут участие в перенесении мощей царевича Дмитрия из Углича в Москву, и окажется, что царевича похоронили в том же платье, в каком он был в момент гибели, положив в гроб жемчужное «ожерельицо», бывшее у него на шее, и «орешки», которыми он «тешился». В завещании Андрея Нагого 1617 года будет упомянуто об имуществе («животах»), взятом «в опале на государя в Углече, как царевича Дмитрея убили»²¹.

Большинство свидетелей видели тело царевича уже лежащим в Спасском соборе. Так, например, игумен Алексеевского монастыря Савватий, приехавший в «город» (то есть в Угличский кремль) по призыву Марии Нагой, увидел: «Ажио царевич лежит во Спасе зарезан, и царица сказала: зарезали де царевича Микита Качалов, да Михайлов сын Битяговского Данила, да Осип Волохов»²². Кстати, несчастный мальчик Осип Волохов в тот момент еще был жив и пытался спрятаться «во Спасе за столпом», надеясь на защиту церковных стен, где его не могли убить из опасения осквернения соборного храма. Однако никто не озаботился тем, чтобы сохранить жизнь этому свидетелю. «Прохолкали, что над зайцем» (то есть «проглотили целиком»), — плакалась его мать. Других свидетелей, «шестьдесят семей угличан», разослали в Сибирь, «и поставиша град Палым, и ими насадиша», — сообщает об их судьбе автор «Нового летописца»²³. Из сибирского Пелыма они вернутся только в царствование Михаила Федоровича. При этом сами угличане позднее тоже поддерживали версию Нагих об убийстве царевича Дмитрия, обвиняя одного из «добрых» (то есть богатых) угличан Ивана Пашина, что по его «злому совету» с дьяком Михаилом Битяговским царевич Дмитрий был «предан на убийство и на смерть». Это естественным образом оправдывало угличан, свидетельствовало о несправедливости понесенного ими наказания