Лютня и всё такое - [5]

Крыса, тем временем, добравшись до надежных досок причального настила, не убежала, как можно было ожидать, а осталась стоять, сгорбившись и подведя хвост под себя. Затем она неожиданно подпрыгнула, все так же сгорбившись, затем опустилась на всех четыре выпрямленные лапы.

— Ты гляди, — произнес оборванец, который, завидев мачты, пришел сюда в надежде подработать. Сейчас он стоял, засунув руки в карманы холщовых штанов и прислонившись к груде сваленных у причала рассохшихся досок, — никогда не видел, чтобы крыса вытворяла такое!

Крыса, тем временем, вновь подпрыгнула, выгнулась уже совершенной дугой, упала на выпрямленные лапы, вновь упала, теперь уже на бок, и так и осталась лежать грязной кучкой.

— Фу, какая гадость. — Эсси, привлеченная возгласом оборванца, сморщила изящный носик, — пойдем отсюда, Лютик!

— Разве ты не хочешь побыть…

— Нет, — Эсси поглядела на захлопотанного мастера Хольма, озабоченно щупавшего уголок ткани, выглядывающий из вспоротого тюка, — я думаю, когда мужчина занят, не следует… Дорогой!

— Да, горлинка? — Мастер Хольм на миг отвернулся от тюка, сохраняя на лице озабоченное выражение.

— Я поеду, присмотрю обои для спальни и гостиной, ладно? И ткань на обивку.

— Конечно, горлинка.

— Я видела такую… серебристо-зеленую и с узором из ивовых листьев и лилий…

— Выбирай все, что тебе понравится, — мастер Хольм рассеянно улыбнулся и вновь вернулся к тюкам. Похоже, подумал Лютик, товар-то подмочен…

— Горлинка? — переспросил он, пока они шли по брусчатой дороге, ведущей к припортовой площади.

— Ну… а чем, собственно…

— Да ничем, куколка. Абсолютно ничем.

За их спинами когг приплясывал на волне, темные его борта, колеблясь, отражались в серой воде, опрокинутые медные буквы распадались на отдельные желтые пятна, и даже если постараться, нельзя было угадать название судна, которое, впрочем, легко можно было прочесть, лишь немного подняв взгляд. Название судна было «Катриона»

* * *

В «Синем петухе» Лютик спросил подогретого вина с корицей и ломтиком яблока, сыру и гренок, и велел нести все в комнату под чердаком, которую занимал единолично. Комната была маленькая и душноватая, но благодаря своему расположению, теплая и сухая даже в эту дождливую и ветреную погоду, свойственную местной ранней весне.

Придвинув к себе вместительную фарфоровую чашку, из которой валил ароматный пар, Лютик, вооружившись изящным ножичком с перламутровой рукояткой, занялся распечаткой накопившейся за день почты. Одно письмо, в плотном узком конверте с гербовой печатью, надписанное Юлиану де Леттенхофу, он повертел в руках и не распечатывая, спрятал в карман камзола. Остальные, с пометкой «мэтру Лютику», он вскрыл, и по мере прочтения разложил на две кучки: одну для ответов «Благодарю за приглашение, всенепременно буду», другую — для «Благодарю за приглашение, однако, увы, на этот вечер я уже ангажирован». Та, которая «всенепременно буду», была потоньше, однако, полагал Лютик, обещала гораздо больше в плане пополнения кошелька и повышения престижа, впрочем, истинный мастер заботится не о кошельке и не о престиже, а… О чем положено заботиться истинному мастеру, Лютик намеревался как раз сегодня вечером изложить на страницах труда «Полвека поэзии», у него уже созрела пара-другая интересных и небанальных мыслей на этот счет.

С интересными и небанальными мыслями такая фигня, что пока они вертятся в голове, они даже и не просто интересны и небанальны, но практически гениальны. Однако, как только начинаешь излагать их на бумаге… Бумага, думал Лютик, раздраженно морща лоб, самое что ни на есть беспощадное зеркало. А казалось бы, в принципе не обладает отражательной способностью.

Тем не менее, он, помогая себе то гневным, то возвышенным выражением лица, старательно царапал бумагу, радуясь тому, что подаренное когда-то Геральтом перо куролиска не нуждается в постоянной правке. Впрочем, не будь этих бестий, подумал он мимолетно, наверняка бы уже начали штамповать стальные перья. Гораздо ведь удобней. Надо будет подать идею этому куколкиному деловому человеку. И пускай возьмет в долю. Патент, контрольный пакет акций и отчисления порядка… ну скажем… Тьфу ты!

«А коли менестрель, возжелавший стать Мэтром, спросит меня — а как быть, коли число рифм ограничено самими свойствами, языку, сиречь речи нашей присущими, и рифма, каковую ты подобрал для своей строки, наверняка использовалась уже иными бардами числом во множестве, отвечу я, что тут все зависит именно что от мастерства, иными словами, умение найти рифму, неиспользованную доселе, и есть признак Мэтра. Добавлю еще, что такая рифма, будучи подобранной на слух, избавляет барда еще от одной беды — банальности, поелику ежели рифма редкая, то, чтобы увенчать ею строку, требуется неожиданный поворот стихотворения, таковой, который данной рифме бы приличествовал и соответствовал. Добавлю однако, что ежели…»

И кто это выдумал, чтобы солидные труды писались вот таким вот унылым слогом, вздохнул Лютик и отер кончик пера бархоткой, — сплошные «ежели» да «коли», словно ежевики или колючих ежей понапихали в трактат. А напишешь сие языком простым, человеческим, даже и читать не станут, сморщат свои ученые носы и вынесут вердикт, мол, простолюдин писал, каковой со слогом высоким совладать не в силах, а уж с мыслию высокой — тем паче… А что «каковой» это самое уж очень смахивает на «выкакай», упомянутые высокие умы и не заметят.