Лютер: Первый из падших - [11]

Безусловно, мы знали об этом. У нас не было ни доказательств, которые можно было бы представить в суде, ни уверенности, которая помогла бы нам справиться с этой напастью. Но мы знали, что Калибан живет и ненавидит нас. Любой мужчина или женщина, которые сворачивали к воротам или крепостному валу, слышали ненависть в завывании ветра. Скрип сговорившихся деревьев и отталкивающие звуки скал, скрежещущих друг о друга, предвещали чей-то конец.

Что-то присутствовало в дикой природе Калибана: в каждом листке, ветке или ручье, что-то, объединявшее их, но одновременно находившееся и в каждом из них по отдельности, некое сознание.

Но нигде нельзя было разглядеть враждебность Калибана так отчетливо, как в глазах Великого Зверя.

Леса, горы и небеса кишели жизнью крыльев, меха и чешуи. Каким бы опасным ни был Калибан, он был щедр. Не все существа одинаковы. Не все птицы покрыты перьями, как мы привыкли говорить во времена моего детства. Мутация, так определили бы марсиане. Но другие заключили — порча.

Некоторые считали, что эти «странности» благословенны и достойны всеобщего почитания. Некоторые называли их «касанием духа». Они сотворяли оберегающие знаки, чтобы отогнать зло, если видели шестиногую мышь или если кому-то удавалось поймать летающую вокруг башни клыкастую грозовую ворону. Многие вообще не обращали на них внимания, считая этих созданий обыкновенными животными, появление которых не означало ни добра, ни зла.

Великих Зверей обожествляли, но в то же время перед ними испытывали первобытный ужас. Народ поносил их за учиненные разрушения, однако почитал за то, чем они являлись, подобно человеку, который впервые наблюдает собирающиеся грозовые тучи или чувствует дрожь под ногами. Творенья изначальной природы, как я уже сказал, но капризные.

И иногда злобные. Не злобные, как охотники, выслеживающие добычу. Как решительные твари, которые ярились из-за нашего присутствия и желали нас уничтожить. Они обладали одной любопытной особенностью: стоило только заглянуть в их черные, красные или янтарного цвета глаза, и ты сразу понимал, что это существо — не только гигантских размеров и бешеной силы, оно наделено и сознанием, и злобой, чтобы использовать сознание в своих скудных интересах.

Ибо как бы сильно мы ни ненавидели Великих Зверей, они ненавидели нас больше.

Самое мерзкое, что когда-либо бродило по Дордредской Пустоши — землям поселения Сторрок, где я возмужал и стал рыцарем, — мои соплеменники звали Рогом Разрухи. Кличка была своего рода игрой слов, ведь он не только щеголял гигантским закрученным рогом над самым верхним левым глазом; его рев нельзя было отличить от низкого звука охотничьего рога, будто в насмешку над посланными за ним отрядами.

Дордредская Пустошь, возможно, и была пустошью несколько веков назад, но к тому времени, когда меня туда привезли, большая часть склона уже поросла деревьями и кустарниками. К пришествию Рога Разрухи, когда мне шел двадцать первый год по терранским меркам, это открытое пространство превратилось во всего несколько сотен шагов выжженной земли вокруг стен нашего замка. Каждую осень, когда деревья засыпали, мы совершали вылазки и маслом и пламенем уничтожали выросшую за весну и лето растительность. Однако каждую осень казалось, что граница все ближе и ближе подходит к стене.

В конце лета, когда мы готовились к очередному великому сожжению, к воротам под знаменем переговоров подошел отряд потрепанных рыцарей из соседнего Ардфорда. Они явно находились в отчаянном положении, их было всего семеро, и потому правитель Сторрока, Лорд Хранитель Факелов Неверилл Бейст, приказал открыть ворота и впустить ардфордских рыцарей.

Среди них не было ни одного без ран на теле или отметин на доспехе. Двое не пережили следующую ночь, хотя их отправили в залы исцеления так быстро, как только было возможно. Лорд Хранитель Факелов пригласил остальных присоединиться к нему в личных покоях, и там мы услышали зловещую историю.

— Скажите, — спросил Лорд, — что завело рыцарей Ардфорда так далеко на восток от реки?

Они вздрогнули от этого вопроса и обменялись взглядами, прежде чем самый старший из них, седобородый, с затянувшейся раной на лбу и пустым болт-копьем за спиной, не нарушил неловкое молчание.

— Я Форстор, Сенешаль Лорда Водного Дозора, — сказал он нам. — Семь рыцарей, что вы приняли, — единственные выжившие из двадцати, кто отправился охотиться на Великого Зверя; мы — третий посланный за ним отряд, и, возможно, единственные, оставшиеся в живых из всех сорока пяти рыцарей. Мы благодарны вам за убежище, Лорд, и я уверен, что наш магистр возместит все, чем мы воспользуемся, но завтра нам следует вернуться в Ардфорд: наш долг — донести весть о неудачном походе.

— Вам рады здесь, и ваш господин ничего не должен, ибо я уверен: Маратол почтил бы наши рыцарские узы подобным же образом, повернись судьба вспять, — ответил наш господин, будучи и добрым человеком, и умным владыкой. — И я не отправлю семерых в тот лес, где погибло тринадцать, — Лорд указал на моего приемного отца, который стоял рядом с ним — человека, которому доверили обучить меня рыцарскому пути. — Омрод, мой сенешаль, возьмет стражу и доставит вас в целости и сохранности на берег Бриартвиста.