Лютер - [41]

Епископ Альбрехт Бранденбургский и Майнцский, находясь на вершине своего триумфа, провозгласил, что всякий священник может быть привлечен для совета, необходима ли исповедь для получения индульгенции. И чем больше индульгенций покупал прихожанин, тем вероятнее становилось для него освобождение от исповеди. А тот, кто мог позволить себе много индульгенций, мог быть уверен в вечном блаженстве.

Ничего нового в этом не было. Испокон веку люди знали: сопроводить искупление грехов определенным взносом в пользу Церкви — их святая обязанность. Но никогда ранее Отцам Церкви не приходило в голову превратить отпущение грехов в ярмарочный аттракцион. Этой идеей Церковь была обязана фантастической изобретательности главного доверенного лица епископа, северогерманского доминиканца Иоганнеса Тетцеля.

Тетцель, простой монах, уже в летах, не очень преуспел в остроумных диспутах и теологических тонкостях. Духовное начальство считало его грубым, неотесанным мужланом, но все знали, что он проявляет воистину священный пыл, когда надо указать пути примирения человека с Господом. К тому же Тетцель обладал несравненным даром убеждения: он самыми мрачными красками рисовал муки ада и в то же время в самых радужных тонах расписывал привилегии тех, кто купит себе индульгенцию. «Господь, — неустанно повторял он, — просто обязан отпустить грехи каждому, кто изъявил готовность покаяться. И надо напомнить ему об этом, купив индульгенцию, — что может быть проще?»

Поскольку курфюрст Фридрих, несмотря на давление со всех сторон, запретил доминиканцам проповедовать в Саксонии, Тетцелю посоветовали обосноваться в Ютербоге, маленьком городишке к северу от Виттенберга. Здесь он мог быть уверен, что никакая власть не помешает его торговым делам. Ютербог находился за саксонской границей и был во владении бранденбургских князей, которые благоволили к Тетцелю.

Лето 1517 года еще не подошло к концу, а призывные проповеди продавцов индульгенций слышались уже и возле Виттенберга. И хотя людям Тетцеля было запрещено появляться в городе, весть о человеке, который остановился всего в нескольких милях от Виттенберга и за небольшую плату предлагает людям получить прощение самых отвратительных их проступков, распространилась по всему городу подобно пожару. Толпы горожан — купцы, студенты, ремесленники, — даже крестьяне из окрестных деревень повалили в соседний бранденбургский городишко поглазеть на невиданное представление. А Тетцель был рад-радехонек разыграть перед ними тот спектакль, которого они все ожидали. Этот коренастый, чуть сгорбленный, исподлобья всегда внимательно наблюдавший за всем вокруг монах не знал усталости. Уже в день своего приезда в Ютербог он через сопровождавших его герольдов объявил, что пришел проповедовать братьям и сестрам из соседней Саксонии.

В магистрате маленького города восторг по поводу прибытия этого невзрачного с виду монаха нашел всяческую поддержку. Было велено украсить башни и зубцы стен, бойницы и ворота разноцветными флажками. Священники были заранее предупреждены епископскими легатами о прибытии Тетцеля и его свиты. Не успел еще доминиканец выгрузить из повозки свои вещи, как дети с горящими глазами уже побежали по церквам и часовням, чтобы поставить свечи святым покровителям Ютербога.

Через несколько часов началось главное действо. Эскорт из четырех конных стражей сопровождал процессию с продавцом индульгенций во главе на рыночную площадь. Юнец в мятой фиолетовой тунике с капюшоном с торжественным видом вышагивал впереди процессии и бил в барабан, за ним ехал всадник на серой лошади. По рясе, облегающей объемистый живот, несложно было узнать монаха Иоганнеса Тетцеля. Хотя ему было явно непросто управляться с лошадью, чтобы она не шарахалась от толпы, на окружающих он взирал с большим достоинством. Он словно был окружен ореолом неприкосновенности. Лишь изредка, заметив на балконе благородно одетых горожан, Тетцель величественно кивал и указывал на следующую за ним на некотором расстоянии большую повозку, всю в ярко-красных лентах и флажках.

Среди любопытствующих зрителей, пришедших из Виттенберга послушать проповедь доминиканца, была и Ханна, торговка хворостом, со своей маленькой дочкой. Грета робко жалась к матери, которой с большим трудом удалось найти место на повозке шерстянщика — оттуда была видна вся квадратная, устланная соломой рыночная площадь, вплоть до ступеней главной городской церкви.

С каким-то странным чувством разглядывала женщина деревянный крест, гордо возвышавшийся на облучке повозки Тетцеля.

— Он похож на мачту, какие бывают на лодках рыбаков на Эльбе, — прошептала маленькая Грета, возбужденно теребя край своей юбочки из грубого полотна. Ханна невольно улыбнулась. Иногда от смышлености этой малышки ей даже становилось не по себе. И сейчас девочка, пожалуй, опять была права. На поперечине креста был укреплен кусок красного бархата, и вышитый на нем папский герб в этот хмурый осенний день сиял, словно был явлен из другого мира. По углам повозки были воткнуты горящие факелы, и пламя их извивалось, словно головки маленьких шипящих гадюк.