Лютер - [19]

Мартин невольно смутился. Было видно, что люди вокруг, побывав возле этого стола и начиная затем подъем по Священной лестнице, ощущали некое освобождение. Освобождение и радость. Он тут же вспомнил эту милую юную девушку с черными как смоль волосами. Вспомнил слезы, сверкавшие у нее в глазах подобно маленьким искрящимся бриллиантам.

— Напишите: Хайне Лютер, — наконец ответил он, обращаясь к писцу. Его внезапно прошиб холодный пот. — Это был мой дед!

Мартин глянул назад, на пыльную дорогу, но почти все уже разошлись. Исчезла и девушка, ее нигде не было видно. Ханнес Цинк стоял в нескольких шагах позади него, поигрывая рукоятью кинжала и неотступно смотрел на Мартина, не выпуская его из виду. За долгие годы, которые он провел в Риме, ведя торговые дела, он научился читать мысли людей по их жестам и лицам. Способность прощупывать людей взглядом приносила ему успех во всех предприятиях. Но Мартин все же не мог взять в толк, почему шваб не хочет заключить соглашение, например, с доминиканцами.

— Будешь читать «Отче наш» на каждой двадцать восьмой ступеньке, брат мой, — бесцеремонно прервал доминиканец размышления Мартина. — Когда доберешься до верху, твой дед Хайне освободиться из огня чистилища и перейдет в жизнь вечную.

Он взял из рук писца пергамент, присыпал его песком из пузатой баночки и вручил Мартину.

— И передай от меня привет твоему спутнику, брату-августинцу, — со злобой в голосе крикнул он вслед Мартину. — Скажи ему, что, даже впадая в смертный грех обжорства, человек может надеяться на искупление.

Но тут монах сообразил, что проговорился, показав тем самым, что знает, кто такой Мартин, и с угрюмым видом замолк. Он сердито кивнул следующему паломнику, невзрачному юноше, лицо которого скрывала широкополая, украшенная ракушками шляпа.

Мартин медленно подошел к ступеням и встал на колени. Голоса ожидающих и кающихся слились с голосом монаха в один пронзительный звук. Он попытался сосредоточиться. Повинуясь предписанию доминиканца, Мартин начал молитву: «Pater noster, qui es in caelis: Sanctificetur nomen tuum: Adveniat regnum tuum: Fiat voluntas tua, sicut in caelo, et in terra…»

Когда он произносил эти слова, вдруг раздались громкие стоны. Мартин в недоумении открыл глаза. Совсем рядом с ним какая-то седая женщина судорожно хваталась за ступени, силясь подняться. Руки у нее были распухшие, а длинные пальцы скрючила подагра.

«Panem nostrum quotidianum da nobis hodie: Et dimitte nobis debita nostra, sicut et nos dimittibus debitoribus nostris…» — попытался продолжить молитву Мартин.

Стоны пожилой женщины стали еще громче. Ей никак не удавалось вскарабкаться выше, а она так стремилась получить искупление грехов, обещанное доминиканцем. Мартин вновь открыл глаза. Увидев отчаяние в глазах старухи, он вдруг почувствовал, как у него перехватило горло. Он собрался уже было подняться с колен, чтобы протянуть руку беспомощно распластавшейся на ступенях женщине, когда между ним и ею встала какая-то фигура.

— Не бойся, я тебе помогу, — произнес по-итальянски высокий, приятный женский голос.

Мартин замер. Незнакомка откинула с лица покрывало, и он узнал в ней ту самую темноволосую девушку, которую приметил еще возле стола с индульгенциями. А девушка ловко подхватила старую женщину под руки и осторожно повела ее вверх по ступеням. Едва держась на ногах, старуха было запротестовала, но девушка не обращала никакого внимания на ее протест. Шаг за шагом продвигались они вдвоем по священным ступеням. Очень скоро белое как алебастр лицо девушки от напряжения покрылось капельками пота. Но она не отступала, терпеливо уговаривая всецело доверившуюся ей старуху идти дальше.

— Эй вы, стойте! — раздался внезапно голос писца, который снизу внимательно наблюдал за женщинами. — Старуха должна сама забраться наверх, или что, может, ты думаешь, тебе удастся на руках внести ее в Царствие Небесное?

— Лестница больно крута, — ничуть не смутившись, ответила девушка. — А ведет ли она в Царствие Небесное, это мы узнаем, когда до верху доберемся! — И она уверенно продолжила свой путь.

Мартин глянул вниз, где сидели сборщики денег. Вокруг маленького столика с весами по-прежнему толпились паломники. Впервые он заметил, как много вокруг него страждущих: он видел оборванного старика с окровавленными коленями, который наверняка отдал доминиканцу последние деньги; видел беременную женщину, которая, растопырив руки, прикрывала от толпы огромный живот; видел калек и слепых с грязными повязками на глазах.

У Мартина внутри все словно онемело. Стоя на лестнице Пилата, он не мог себя заставить произнести слова молитвы до конца.

— Теперь-то, я надеюсь, вы поняли, что я имел в виду, — сердито сказал Ханнес Цинк, когда Мартин вновь оказался рядом с ним посреди шумной улицы. Похоже, Цинк был в ярости. Он подал знак своему слуге, чтобы подавали карету.

— У этого доминиканца душа грубая. Он своими злобными взглядами только отпугивает паломников. Да они могли бы не только ради одного усопшего по этой лестнице подняться, они бы за многих поднялись, просто им надо толково объяснить, какое святое благо приносит отпущение грехов! — В голосе шваба все отчетливее звучал гнев. — Торговый дом Фуггеров не привык удовлетворяться крохами. Если мне удастся уговорить господина Якоба и мы будем участвовать в этом деле с отпущением грехов, то мы наладим его иначе, гораздо основательнее, и это не будет похоже на то, что устраивает здесь этот доминиканец.